Живому божеству (национальному лидеру) не нужна корона или шапка Мономаха. Ему достаточно осознания безраздельной власти над подданными, вверившими ему себя добровольно. Эта их добрая воля должна постоянно подкрепляться умелым созданием образа правителя: Августа до конца жизни изображали цветущим двадцатилетним атлетом (таким мы его и знаем по знаменитой «Статуе из Прима-Порта»), так что снимки с голым торсом и «уколы молодости» вполне укладываются в эту логику. Здание государства, построенное на лицемерии, требует постоянного поддержания иллюзии.
Правитель силён, справедлив и непогрешим. Иллюзия непогрешимости, которая должна окончательно закрепить за ним божественный статус, достигается более сложными средствами. Когда речь идёт о нравственном превосходстве, статуями и уколами не обойдёшься. Поэтому в период расцвета принципата Августа начинаются масштабные мероприятия по возрождению добрых нравов предков (духовных скреп). Август издавал законы против прелюбодейства и роскоши, поощрял многодетность, приверженность традиционным римским ценностям. Граждане напоказ приветствовали его решения, а с наступлением ночи занимались всё тем же. Сломить их упорство не смогла даже суровость императора, с которой он карал изгнанием членов своей семьи (дочь и внучку), уличённых в распутном поведении. Это сопоставление, кажется, теперь даже не нужно пояснять, хотя я отмечу еще одну важную особенность: и Август, и Путин начинают бороться с падением нравов, когда ничего уже исправить нельзя. Борьба ведётся ради зрелища борьбы. С этой точки зрения весьма убедительно мнение М.Л. Гаспарова, который считал, что Август отправил поэта Овидия в ссылку именно для того, чтобы тот бесконечно молил его о помиловании и являл собой перед лицом всей империи яркий пример наказанного порока.
Зримым воплощением величия при Августе становятся государственные празднества и игры, причудливо сочетающие в себе царские и республиканские элементы. Обожествление правителя соседствует с театральными поклонами в сторону «отцов-сенаторов» и народа (этим впоследствии злоупотреблял также и Тиберий), а грандиозные состязания и зрелища должны внушить публике мысль о наступившем Золотом Веке. Так, Август возрождает древние Столетние Игры, не состоявшиеся незадолго до этого из-за гражданской войны. Его примеру, кстати, потом последовали сразу несколько императоров (Клавдий, Домициан, Септимий Север), всякий раз объявлявших, что срок проведения игр в прошлый раз рассчитали неправильно и нужно провести их вновь. Как тут не вспомнить недавний Сочинский триумф российских олимпийцев, объединивший правителя, народ и атлетов в некое символическое сакральное тело, одержавшее победу и увенчанное одним общим венком?
Настойчивость же, с которой современные наши власти претендуют на проведение различных международных соревнований, напоминает знаменитые «греческие гастроли» императора Нерона, когда в 67 году нашей эры специально для него все знаменитые игры древности (Олимпийские, Дельфийские, Истмийские и пр.) перенесли на один год, чтобы венценосный артист мог за один раз стать победителем повсюду. Конечно, ко времени его правления эта практика уже приобрела откровенно уродливые черты (одно только зрелище императора на сцене внушало римлянам отвращение), но Октавиан Август (как и Путин) относился к играм и зрелищам чрезвычайно серьёзно.
Итак, лицемерие. Спасительный обман. «Смешанная форма правления», полуцарская, полуреспубликанская, о которой мечтал Цицерон, стала явью. Лишь сто лет спустя после начала правления Августа философ Сенека мог открыто поучать Нерона, что подобает царю, а что нет. Август царём назваться не мог. Поэтому режим принципата выбирает себе имя, мимикрируя под прежний режим. Гордые римляне не могли, как Путин, назвать свой строй «суверенная демократия» («демократия» — презренное греческое слово), им подошло «восстановленная республика» (res publica restituta), то есть это такая республика, но не вполне.
И тот, и другой режим складываются не сразу, но путём долгих проб, путём ошибок, порой кровавых и мучительных. И Путин, и Август на протяжении своего правления не являются некоей застывшей данностью. Сохраняется лишь ядро, суть режима — стремление к символической власти, к чистому превосходству. Народ и властитель должны соединиться в общем ощущении величия, в сопричастности общему превосходству над остальным миром. Возвышение правителя, равно как и его унижение, уравниваются с возвышением или унижением народа.
Читать дальше