– Бедняга! Тебя, оказывается, жалеть надо, – съязвил Одинцов.
– Не надо. Но академики меня будут искать так же, как и вас, – Салтаханов снова покосился на грозного Мунина. – Понятно же, что я теперь с вами, а не с ними. – Ничего не понятно, – возразил Одинцов. – С нами ты случайно, а с ними всю дорогу. Скажешь, что труп генерала – это моих рук дело, и они тебе поверят, ты же герой! Ещё чуть-чуть, и меня бы прикончил. – Он спасал себе жизнь от тебя, – вмешалась Ева. – А сначала спасал нас. – Он оба раза себя спасал. И в генерала пальнул, когда тот собирался его пристрелить. – Нет. Сначала мозг делает решение, потом человек его понимает. Мозг работает раньше на тридцать секунд. Это очень много. Салтаханов давно хотел стрелять, просто не сразу знал. Одинцов сердито уставился на Еву, а Мунин заговорил, попрежнему упирая пистолет в Салтаханова: – Может, он просто подумал хорошенько? Прусский король Фридрих говорил, что если бы солдаты начали думать, ни один не остался бы в строю. Вот и Салтаханов тоже...
– Слышь, ты! – возмутился Салтаханов и тут же получил тычок
стволом в рёбра. Ева подхватила мысль историка. – Я не знаю про Фридриха, я знаю про Айнстайна. Если метод привёл к проблеме, надо менять метод. Проблему не решить иначе. Надо думать по-новому, а ты думаешь, как раньше. Это неправильно. – Эйнштейн был мужик башковитый, крыть нечем, – криво усмехнулся Одинцов. – Сговорились тут все, да? – Ко мне на днях дед приезжал, – выпалил Салтаханов: генералу он об этом не докладывал, чтобы не подставлять старика и самому не объясняться насчёт контактов с Моссадом. – Его этот из дому вытащил... Владимир. И про Ковчег ему рассказал.
Одинцов смотрел исподлобья.
– Зачем? – Наверное, ко мне хотел подобраться. Думал, что я никого слушать не буду, а деда буду. Нас так воспитывают. Дед у меня фронтовик, между прочим, Герой Советского Союза. Я послушал, – Салтаханов опять зыркнул на Мунина. – Пусть он уберёт пистолет! – Убери, – велел историку Одинцов, который вернул себе два ПСС и добавил к ним Glock , отнятый у Салтаханова. – Я присмотрю.
Мунин с неохотой выполнил команду, и Салтаханов, как на духу, выложил троице дедовы слова, мучившие его последние дни. Рассказал про нохчи – потомков Ноя. И про кодекс чести настоящего чеченца. И про странные отношения с евреями. И про ислам, принятый напрямую от пророка Мохаммеда...
...и про то, что Ковчег нельзя отдавать в одни руки, чтобы не начались манипуляции и международный шантаж. Общую святыню надо вернуть человечеству. Одновременно – всем. К тому же только так Одинцов и компаньоны смогут покончить со своими проблемами: если отдать Ковчег кому-то одному – остальные будут, мягко говоря, недовольны. С печальными последствиями для троицы и Салтаханова в придачу.
– Ежу понятно, – сказал Одинцов. – Отдаём всему человечеству,
не вопрос. А не подскажешь случайно, как? Салтаханов промолчал.
– Надо в интернете распространить информацию, – подал голос Мунин. – В социальных сетях народ моментально реагирует. Любая новость за минуту разлетается. Опубликуем фотографии Ковчега, отправим на телеканалы...
– ...соберём тучу лайков и будем ждать санитаров из дурдома, – закончил Одинцов. – Только академики раньше приедут. И новость протухнет через полчаса. У сетевого народа мысли в голове долго не живут... Ева, а что говорит наш друг Паррондо? Кого и кем теперь уравновешивать?
Ева пожала плечами и поправила сползавшую куртку. – Владимира нет, – сказала она, – есть Вейнтрауб и академики . Но у них нет генерала. – Стоп! – Одинцов с прищуром глянул на Салтаханова. – Ты хвалился, что Псурцев последние двое суток только через тебя приказы отдавал. Так? – Так, – Салтаханов поправил гарнитуру в распухшем ухе. – И они вдвоём с Вейнтраубом отодвинули от Ковчега президентшу, – задумчиво продолжал Одинцов. – Значит, её можно придви
нуть обратно, если... Как по-твоему, Салтаханов, если ты ещё за генерала покомандуешь, сколько мы продержимся?
*** За полночь по петербургскому времени Жюстина де Габриак не спешила возвращаться в отель. Организаторы ассамблеи Интерпола нашли, чем порадовать гостей со всего света. Для гулянки в честь окончания форума целиком перекрыли улицу Рубинштейна – от Невского проспекта до Пяти углов. Начальник российского бюро с гордостью сообщил зарубежным коллегам:
– Здесь всего пятьсот метров, на которых к вашим услугам около шестидесяти баров и ресторанов. Такой плотности нет больше нигде в России!
Читать дальше