Константин Симонов - Софья Леонидовна

Маша прошла в соседнюю комнату, закрыла дверь, вынула из Тониных тетрадей одну половинку шифровального ключа и принесенную с собою, аккуратную, свернутую в трубочку другую и, положив ключ на одну сторону раскрытой клетчатой тетради, на другой стала зашифровывать цифрами все, что было написано на оборотной стороне бутылочной наклейки. Хотя половина слов там была написана с сокращениями, но все-таки удивительно, как много уместил там этот невероятно мелкий и разборчивый почерк неизвестного ей человека.

Здесь были самые разные вещи, очевидно накопившиеся не за один день: сведения о прохождении воинских поездов, известие о прибытии в Смоленск какого-то генерал-полковника Гальдера, указания о базировании складов авиационного горючего, донесение о том, что человек, скрытый под буквой «К», сообщил о готовности выполнить операцию, скрытую под буквой «Т»; предупреждение, чтобы с номером шестнадцатым временно, до выяснения, прекратили связь, и, наконец, известие о поступлении больших партий немецких раненых и о том, что под новые госпитали в Смоленске отведено четыре школы. Это последнее Маша сама слышала третьего дня от Софьи Леонидовны и подумала, что уж не от нее ли в общую сводку поступили эти сведения.

На зашифровку всего этого ушло гораздо больше времени, чем ожидала Маша. Начиная волноваться, что у нее остается всего десять минут до выхода в эфир, Маша дешифровывала последнюю колонку цифр, когда вдруг услышала через дверь, как ей показалось, нарочито громкий голос Тони и второй, мужской, кажется, немецкий. Не помня себя, Маша захлопнула тетрадку с зашифрованной радиограммой и одной половинкой шифровального ключа, бросила ее в ящик стола, быстро и тихо задвинула его; сложив вчетверо, сунула вторую половинку шифровального ключа под ножку с трудом приподнятого тяжелого стола, а бутылочную наклейку скатала в шарик и держала его в руке, готовая проглотить. Голоса продолжали слышаться, но в комнату никто не входил.

Маша на цыпочках подошла к двери, опустилась на корточки и посмотрела в большую, широкую, с медной накладкой замочную скважину. Пол второй комнаты был залит водой, посреди комнаты стояло ведро, а Тоня, держа в одной руке мокрую тряпку, а другой непринужденно и изящно, даже сейчас, в этом своем затрапезном наряде, облокотясь на притолоку, смеясь, разговаривала со стоящим у самого порога, не входя в комнату, высоким немцем в шинели и фуражке. В комнате было светло, и, вглядевшись в немца, Маша увидела, что это доктор Шниквальд.

— Что же это вы, Теодор Карлыч, — громко смеясь, говорила Тоня, — так на женщину врасплох, я вам так и разонравиться могу, в таком-то виде...

— Ви мне раз понравились, ви мне тэпэрь не можете ни раз не нравиться, — смущенно улыбаясь, ответил Шниквальд, и Маша поняла, что Шниквальд и был тот самый военврач, который ухаживал за Тоней.

— Все ж таки нехорошо,— повышенно громко, явно привлекая внимание Маши, отвечала Тоня,— Я полы мою, видите какая.

— Ви всегда одинаковая, красивая... — сказал Шниквальд

— Ну уж, красивая, — Тоня рассмеялась и шлепнула тряпку на мокрый пол так, что брызги полетели на сапоги Шниквальда. — Даже руку вам подать не могу... Вот домою полы, приходите часов в пять, проводите меня до кабаре...

— Не могу, у меня вечер дежурств в больнице... — грустно сказал Шниквальд.

— Ну тогда до завтра, — ответила Тоня и решительно нагнулась за тряпкой. — Извините, сапоги вам забрызгала.

— Получайте, пожалуйста,— поколебавшись несколько секунд, сказал Шниквальд и, вынув из-под мышки зажатую там коробку конфет, протянул ее Тоне.

— Спасибочко! — сказала Тоня.— А вы сами на буфет положите, руки-то у меня грязные.

Шниквальд сделал один шаг через порог, положил коробку с конфетами на буфет, потом сделал такое движение, как будто хотел нагнуться к мокрой грязной Тониной руке и поцеловать ее, однако в последнюю секунду раздумал или не решился и, только смущенно клюнув воздух носом, поклонился и вышел. Тоня с тряпкой в руке переступила вслед за ним через порог и тоже вышла в коридор, что-то говоря ему, чего Маша уже не слышала.

Когда Тоня вернулась, на этот раз закрыв за собой первую дверь на ключ, и, толкнув вторую дверь плечом, вошла в комнату к Маше все еще с тряпкою в руках, Маша стояла, прислонившись к стене, продолжая судорожно сжимать в кулачке комочек скатанной бумаги и тяжело и прерывисто дыша. Она еще никак не могла прийти в себя от только что пережитого волнения.