Aurora Reynolds - Until November

к моей голове.

— Спасибо, милый, — шепчу я.

— Всегда пожалуйста, малышка.

Мне жаль, что твой день полный

отстой.

— Мне тоже.

Он целует меня в макушку, а

затем смотрит на отца, но его глаза

останавливаются на разах, которые

всё ещё лежат на столешнице.

— Это принёс какой-то парень?

— спрашивает он.

Я сглатываю и поднимаю глаза

на отца Ашера. Он не сказал ему

насчёт карточки. Мистер Джеймс

сначала смотрит на меня, а затем на

Ашера.

— Что вы не договариваете? —

Ашер спрашивает у отца.

— Когда я подъехал, Новембер

вышла и нашла карточку.

— Где она? — спрашивает Ашер,

и его тело напрягается. Мистер

Джеймс вручает Ашеру карточку,

которая теперь внутри пакета с

застежкой «молния», и видно, что у

неё снаружи и внутри. Ашер смотрит

на неё несколько секунд и видит там

изображение

Нью-Йорка,

затем

отбрасывает пакет. Могу сказать, что

он использует всё своё терпение,

чтобы не разорвать её пополам.

— Что это значит? — рычит

Ашер.

Это звучит так дико, и так не

похоже на него.

Я достаю телефон и вбиваю

поиск слова, которые написаны.

— Это тот же автор, чье

стихотворение красовалось у меня на

стене, — говорю Ашеру и мистеру

Джеймсу.

—

Прошлое

стихотворение

называлось «Ноябрь». А это как? —

задаёт вопрос Ашер.

— «Ожидание», — отвечаю я, и

дрожь проходит по моему телу, когда

я читаю его.

Грядущие события

отбрасывают тень

Пришло виденье мне во свете

лета.

В нем грусть была. Душа моя

Пронизана болью. Слезы

ручьями

Бегут по щекам. Все прошлые

беды

Бросили тень на солнца часы.

И не было грусти в цветах,

Растущих под солнцем апреля,

Иль в соцветиях яблока, один за

другим

Раскрывших сердцевину свою.

Ни в чириканьи птиц,

Ни в отблеске крыльев,

Ни в жужжании мух золотых.

Самым печальным было видеть

ее,

Сидящую на кресле из листьев.

Она дарила свою благодать

Тем теням, что сокрыли лицо

И безмятежный лоб, и любовь,

Что горит в её кротких глазах,

Что впитали весь свет словно в

жажде,

И улыбка, и ладонь ее,

Что стремится и поднята к

свету, —

Все было дорого и глазам, и

сердцу.

Но страх пробежал по деревьям,

И воздух вдруг стал холодней.

И пока где-то там слышен смех,

Моя душа все тонет в темноте!

Будто в комнате я, где никак

Сквозь тяжелые шторы свет ко

мне не прольется,

И сладость ранних цветов не

мила мне совсем,

Как и румянец яблок спелых.

Будто день слишком яркий,

А птицы все громче и громче,

Словно вся красота

Единственной той

Была лишь сказкой. Так вот в

чем дело -

Пред Ней стоит Смерть, бросая

повсюду

Тени свои. Она поглотила

И глаза, и улыбку. Нет больше

Её!

—

Это

звучит

ещё

более

угрожающе,

чем

то

последнее

стихотворение, которое он оставил,

— говорит Ашер, глядя на своего

отца.

Я тоже поворачиваю голову в

сторону

мистера

Джеймса

и

замечаю, что его лицо абсолютно

ничего не выражает.

— Что же нам делать?

— Мне нужно, чтобы Новембер

рассказала мне всё о доставке и о

других мелочах, которые остались в

памяти после нападения в Нью-

Йорке. Мне также важно знать,

видела ли ты здесь кого-нибудь

подозрительного.

Я смотрю на отца Ашера, а затем

на него самого и не могу не

отметить, как напряженно его тело,

словно готовое к атаке. Я наклоняюсь

вперёд, беру его за край футболки и

притягиваю к себе. Обернув руки

вокруг его талии, я кладу голову ему

на спину. Его руки опускаются

поверх моих, он делает глубокий вдох

и, наконец, успокаивается.

— Мне нужно сходить к машине

за блокнотом. Когда вернусь —

поговорим.

Ашер поворачивается лицом ко

мне и крепче обнимает.

— Мне так жаль, — бормочу я

ему в грудь, позволяя его запаху и

меня успокоить.

— Не извиняйся. Это не твоя

вина.

— Может, мне лучше уех...

Я не успеваю договорить, как он

тут же перебивает меня:

— Не смей, чёрт побери, даже

думать об этом, — его руки ещё

крепче сжимают меня, словно я могу