Владимир Злобин - Гул

— Цыпа-цыпа-цыпа, — раздавалось рядом.

Федька отполз подальше. Если он сумеет выбраться на большак, то сможет добежать до караула. Надо только ползти быстрее. И незаметнее. Вот так. И еще немножко. Еще. А вот мышиная норка. Что, если залезть в нее? Хорошо быть мышкой в Гражданскую войну! И зернышко можно стащить, и от погони в землице спастись. Человека земля по-другому прячет.

— Цыпа-цыпа-цыпа, — послышалось совсем близко.

Парень усерднее заработал локтями. Винтовочка осталась во ржи. Неужто Арина ее испоганила? Стыдно стало Федьке, что он не раздумывая решил палить в мужиков. А если б сработало? Получается, убил бы. Потом отвечай... И так повезло, что он был в отъезде, когда на Паревку напали... Да где же дорога? Сколько до нее ползти?

— Цыпа-цыпа!

До последнего не верилось Федьке, что все может кончиться плохо. Ведь он никогда не лез на рожон и к людям старался относиться так же, как они к нему. А оно вот как обернись! А Арина? Где же Арина? Все-таки хорошо, что он ничего не рассказал про жидовочку. Только зачем, ну... право слово, зачем было соглашаться на замужество? Могла бы промолчать или отказаться. Или хотела раззадорить? Чтобы в погоню бросился? Или пожелала напоследок обрадовать?

Рожь над Федькой Канюковым раздвинулась, и мальчишескую грудку тяжело прижало к земле. Лицо больно кольнула выгоревшая трава. Сапог на спине несколько раз провернулся, оставив на гимнастерке землистый след.

Злой голос произнес:

— Вот тебе, сука большевистская, за все.

И топор размозжил Федькину голову.

На конец июля 1921 года от социального угнетения было освобождено более пяти тысяч человеческих единиц. Изъятые у населения заложники содержались в нескольких концентрационных лагерях. Одним из крупнейших был лагерь в селе Сампур. Еще был Борисоглебский и Инжавинский, но лагерь в Сампуре считался самым страшным и злым. Назывался он — Сампурский концлагерь № 10 для временно перемещенных лиц.

В лучшие дни лагерь мог вместить полторы тысячи человек. Вырос он у станции, где раньше отгружали зерно. Теперь там отгружали людей. Впрочем, Сампур с трудом можно было назвать лагерем: никаких построек, вышек или бараков. Лишь пустырь, обнесенный колючей проволокой. Из укрытий только редкие солдатские палатки, которых на всех не хватало. Внутрь, как гусиный выводок, напустили людей. Одних детей-заложников набралось с сотню. Узники ночевали под открытым небом, хочешь — тучкой накрывайся. Питались сампурцы скудно. Гадили прямо на солому. Даже вставать было запрещено, поэтому в лагере сидели в буквальном смысле слова.

Когда Серафима Цыркина попала в Сампур, там содержалось около полутысячи человек. Людей часто тасовали: отправляли на более пристрастное дознание в Тамбов или выпускали на волю. От загаженного колючего прямоугольника несло нечистотами. Издалека казалось, что это копошится большая черная вошь, однако если пройти через царские врата из ежовой проволоки, то гигантская мать-вошь распадалась на кучу маленьких вошек. Они возюкались в тряпье, дрались из-за лишней картошки или перебирали патлы чумазым детишкам.

Еще с конца весны, когда большевики додавливали восстание, повстанцы массово сдавались в плен, поэтому требовалось отделить крестьянских попутчиков от идейных контрреволюционеров — работы у выездной комиссии ЧК и командования боеучастка № 3 было много. О некоторых семьях власти, видимо, совсем забыли. Крестьяне деловито освоились на новом месте: варили в полупустых котелках надежду, чесались и подумывали, что неплохо бы посеять на будущее жменю ячменя.

Новую партию сразу же проинструктировали:

— Вставать без команды — запрещено. Заниматься спекуляцией — запрещено. Вас будут вызывать для определения дальнейшей участи. А там — кто в Могилевскую губернию, а кто домой, кур щупать. Всем ясно?!

К начальству могли не вызывать день, два, а то и несколько. Спать нужно было на голой земле или, если повезет, на соломе. Гадить — туда же, что Сима проделала без отвращения, отрешенно колупая ногтем лежалую землю. Девушка быстро поняла, что, несмотря на кажущуюся нищету, среди узников вовсю шла мелочная торговля. Яйцо на спички, корка хлеба на нитку, извечная самогонка на заточенную железку. Были в лагере приблатненные, державшиеся особняком. Им-то и достались палатки. Время от времени они отвешивали проползающему крестьянину пинка, отчего тот кубарем укатывался в завшивленное море. Блатные хохотали, как и пристроившиеся к ним мужички. За это им перепадали хлебные корки.