Светлана Курилович - Сказззки

– Ваня, если хочешь, я с тобой пойду! Долг платежом красен! Помогу тебе судьбу твою поменять!

– Что ж я за мужик-то буду, ежели девицу с собой потащу неизвестно куда? – засмеялся Иван. – Тебе сейчас дома надо будет заново обживаться, с тятей и мачехой! Вот и деревня твоя, гляди-ко!

Впереди показалась деревушка в кудрявых купах берёз, Марьюшка взвизгнула и помчалась во всю прыть. Ваня – за ней. Буян радостно тявкнул и, легко обогнав своих спутников, зарысил впереди, изредка оглядываясь и проверяя: туда ли бежим?

– Вот он, мой дом, – девушка перевела дух, перекрестилась и поклонилась родимому крову в пояс.

Тронула калитку, она, заскрипев, открылась. Марья ступила на широкий двор, Ваня и Буян – следом.

– Что-то тихо как, – пробормотала она. – И не прибрано…

Какое-то запустение царило вокруг: расхлябанные ворота хозяйственных построек, поросший бурьяном огород, куры, роющие землю где ни попадя, сор повсюду, тут и там в беспорядке валявшийся инвентарь – всё было бесхозным и брошенным.

– Тятя! – дрожащим голосом позвала она. – Тятенька! Ты здесь?

– Кто зовёт меня? – послышался голос, и на крыльцо вышел высокий худой старик, седой как лунь.

– Тятя, это я, твоя дочь… – робко сказала девушка. – Узнаёшь ли меня?

– Марьюшка? – выдохнул старик. – Доченька? Ты же погибла, утопла в озере! – он схватился за грудь и медленно осел на ступеньки.

Марья подбежала к нему, опустилась перед ним на колени, взяла за руки:

– Да, тятенька, я три года была водяницей, но Иванушка меня вызволил, крест на шею надел, видишь? – она вытянула из-за ворота рубахи гайтан с крестиком. – Теперь я снова дочь твоя, настоящая!

Отец, не веря своим, глазам, взял дочку за плечи, всмотрелся и притянул её к себе, обняв так крепко, что она вздохнуть не могла:

– Доченька моя! Вернулась: – по морщинистым щекам потекли слёзы. – Господи, да будет воля твоя во веки веков!

– Тятя, – отстранилась она, – а что случилось? Почему ты так постарел? Всего-то три года прошло! И где мачеха? Почему так тихо?

– Мачеха твоя, доченька, страшную смерть приняла, неделю как схоронили. Опрокинула на себя кипящие щи, – девушка охнула. – Лечили мы её, но знахари и лекари не помогли, начала она гнить изнутри, антониев огонь с ней приключился. В страшных муках умерла, а перед смертью всё рассказала: как тебя возненавидела жгучей ревностью и утопила… Не знаю, как я жив остался… – отец утёр слёзы. – Не знаю…

– Я вернулась, тятенька, теперь всё будет хорошо! – Марьюшка расцеловала отца в обе щеки.– Я буду о тебе заботиться, ты сразу у меня ух каким молодцом станешь! Жену тебе найдём добрую да пригожую!

– Радость ты моя! – Старик ещё раз поцеловал её, прижал к сердцу, потом подошёл к Ивану и низко поклонился ему:

– Не знаю, как и благодарить тебя, парень, чем отплатить за доброту твою невиданную! Весь век за тебя буду Богу молиться! Кровинушку ненаглядную мне вернул, себя не пожалел!

– Батюшка, да что вы! – Ваня поднял старика на ноги. – И всего-то крест на шею надел, будет вам! Ну, бывайте здоровы, а я пойду, дело у меня срочное.

– Нет! – Марья сорвалась с места, схватила его за руку. – Ни за что! Сначала в дом зайдёшь, поешь, я тебе припасы соберу, в баньке попаришься, потом и за делом отправишься! Тятя, надо ему одёжу новую дать да сапоги, смотри, у спасителя моего какое всё старое, дыра на дыре!

– Дочушка, делай как знаешь, разумница моя! – тихо сказал старик. – А ты, добрый молодец, уж не побрезгуй, зайди в мой дом, отведай моего хлеба.

– Ну, коли вы просите, – неловко сказал Ваня. – Буян, сидеть!

Верный пёс уселся рядом с крыльцом и облизнулся, поводя носом. Вдруг в избе раздался детский плач.

– А это кто?! – изумилась Марьюшка, бросилась внутрь и через минутку появилась, неся на каждой руке по двухлетнему малышу. – Чьи это детки, тятя?

Малыши – мальчик и девочка – были похожи друг на друга как две капли воды.

– Близняши! – продолжала удивляться девушка. – Махонькие какие!

– Это, дочушка, мои детки… и мачехи твоей. Родили мы их год спустя как ты пропала, невмоготу мне стало. Такая тоска к горлу подступала – хоть в омут головой. Вот и сладили… твои сводные братец и сестрица, Богдан и Ждана. Сиротки…

– Какие ж они сиротки, тятенька! – возмутилась Марья. – А старшая сестра на что? Вырастим, выучим, не хуже других будут, вот увидишь!

Иван стоял и любовался на Марьюшку с детьми на руках: такая она сейчас была красивая, ещё красивей, чем прежде (хоть это казалось невозможным), так светилась изнутри, что глаза закрывай – а сияние ещё ярче будет! Тукнуло сердце в грудь, в самые рёбра, придержал Иван его рукой, чтоб не шалило, вздохнул.