Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

Пиготт: Да, это то, что я сказал, должно быть, я думал о чем-то другом, о чем я не могу сейчас вспомнить, о других обвинениях.

Расселл: Каких обвинениях?

Пиготт: Я не знаю. Я не могу вам сказать.

Расселл: Ну, разрешите вам напомнить, что именно эта часть обвинения – инкриминирующие письма – это письма, о которых вы все знали!

Пиготт: Да, конечно.

Расселл (читая отрывок еще одного письма Пиготта архиепископу): «Я был немного разочарован, не получив от Вас ответа, Ваша Светлость, я рискнул понадеяться, что мне будет оказана эта честь. Я уверяю Вашу Светлость, что у меня нет других причин писать Вам, кроме как чтобы предотвратить, если это возможно, великую опасность для людей, которым Ваша Светлость сильно симпатизирует. В то же время, если Ваша Светлость не хочет вмешиваться в это дело или считает, что они откажутся меня выслушать, я буду только рад, освободив себя от того, что я считаю своими обязательствами в данной ситуации. Я не буду больше беспокоить Вашу Светлость, кроме как чтобы умолять Вас не предавать мое имя гласности, так как это нанесет разрушительный ущерб моим интересам, без выгоды для кого-либо. Я прошу об этом с уверенностью, так как не причастен к появлению предубеждений против партии Парнелла, хотя у меня и была возможность ознакомиться со всеми деталями».

Пиготт (в замешательстве и тревожно): Да.

Расселл: Что вы на это скажете?

Пиготт: То, что мне совершенно ясно, что я не имел в виду письма.

Расселл: Если вам совершенно ясно, что вы не имели в виду письма, то, что же вы имели в виду?

Пиготт: Наверное, это было что-то намного более серьезное.

Расселл: Что же это было?

Пиготт (беспомощно, покрываясь большими каплями пота, выступающими на лбу и стекающими по лицу): Я не могу вам сказать. Я не знаю.

Расселл: Это должно было быть что-то намного более серьезное?

Пиготт (рассеянно): Намного более.

Расселл (живо): Вы можете примерно намекнуть милордам на то, что же это могло быть

Пиготт (в отчаянии): Не могу.

Расселл: Или от кого вы об этом услышали?

Пиготт: Нет.

Расселл : Или когда вы об этом услышали?

Пиготт: Или когда я об этом услышал.

Расселл: Или где вы об этом услышали?

Пиготт: Или где я об этом услышал.

Расселл: Вы когда-либо обсуждали эту ужасную тему – что бы это ни было – с кем-либо?

Пиготт: Нет.

Расселл: До сих пор она заперта, герметично закрыта у вас в груди?

Пиготт: Нет, потому что она исчезла из моей груди, чем бы она ни была.

Получив этот ответ, Расселл улыбнулся, посмотрел на скамью и сел. По залу пробежал глумливый смех, и послышался гул множества голосов. Люди, стоящие вокруг меня, переглядывались и говорили: «Блестяще!» Судьи поднялись, основная часть толпы растворилась, и ирландец, смешавшийся с толпой, выразил, мне кажется, всеобщие ощущения одним единственным словом – «вдребезги».

Перекрестный допрос Пиготта закончился на следующий день, а еще через день он и вовсе пропал, а потом прислал из Парижа признание своей вины, сознался в лжесвидетельстве и представил детали того, как он подделал так называемое письмо Парнелла, обводя слова и фразы из настоящих писем, написанных Парнеллом, прижав бумагу к окну, и признался, что продал поддельное письмо за 605 фунтов.

После того как его признание было зачитано в суде, комиссия «постановила», что письмо было поддельным, и «Таймс» изъяло копию письма из оборота.

Был выдан ордер на арест Пиготта за лжесвидетельство, но когда полиция настигла его в отеле в Мадриде, он попросил, чтобы ему да-ли немного времени собраться, и, вернувшись в свою комнату, пустил себе пулю в лоб.

III. Перекрестный допрос доктора N в деле Карлайла В. Харриса

Вархивах криминальных судов этой страны есть немного дел, которые возбудили такой же интерес среди всех классов общества, как судебный процесс и признание виновным Карлайла В. Харриса.

Даже сегодня, через десять лет после процесса, среди мужчин и, может быть, еще более среди женщин, которые не присутствовали в зале суда, но наслушались сплетен тех дней и следили за описанием судебного процесса в газетах, ходит мнение, что Харрис был невиновен в преступлении, за которое он отдал жизнь государству.

В этой главе предлагается обсудить некоторые факты, которые привели к даче показаний одним из самых выдающихся токсикологов в стране, которого вызвала защита по поводу главного вопроса в деле, и привести отрывки из его перекрестного допроса, так как его неспособность выдержать допрос стала поворотной точкой всего процесса. Он вернулся домой в Филадельфию, сойдя со свидетельской трибуны, и публично заявил, когда его попросили описать пережитое им в Нью-Йорке, что он «поехал в Нью-Йорк, чтобы стать всеобщим посмешищем и вернуться домой».