Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

Сражение все-таки на другой день состоялось — и была одержана победа, но Кутузов не очень

радовался ей, потому что погибли люди, которые могли бы жить.

И вот темной октябрьской ночью к штабу Кутузова прискакал верховой.

102

«— Дежурного генерала скорее! Очень важное! — проговорил он кому-то, поднимавшемуся и

сопевшему в темноте сеней».

Этот верховой — офицер Болховитинов с известием о том, что Наполеон ушел из Москвы.

Много раз я пыталась написать следующую фразу — и не могла, потому что этой фразой

надо было пересказать то, что написано Толстым, а пересказать невозможно: все получается плоско и

пусто, по сравнению с его словами — единственными, как в стихах:

«Кутузов, как и все старые люди, мало сыпал по ночам. Он днем часто неожиданно задремы-

вал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову

на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте».

Если сегодня писатель принесет такую рукопись редактору, то редактор, не колеблясь, подчерк-

нет слова «сыпал» и «задремывал», как устарелые, невозможные в сегодняшнем языке. И во времена

Толстого они уже были такими, но все-таки Толстой воспользовался именно этими словами; более

того, они-то и создают всю силу отрывка.

Когда пятиклассники начинают проходить виды глагола и — в связи с этим — суффиксы «-

ива», «-ыва», большинство ребят очень возмущается: «Зачем нам вся эта муть?» — и долгие годы,

до конца школы, а иногда на всю жизнь, остается у них ощущение, что русская грамматика излишне

многообразна, чересчур сложна.

Но в этой сложности, в этом многообразии — красота, и богатство, и величие нашего языка. Что

и как написал бы Толстой, если бы в русском языке не было суффикса «-ыва»: Кутузов... мало спал,

часто дремал... Слышите: это совсем не то!

Кутузов, как и все старые люди, мало сыпал по ночам.

Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели,

большею частию не спал и думал.

В этой прозе звучит музыка, как в стихах, — звучит она, благодаря странным словам: сыпал, за-

дремывал...

Эти слова придают особый смысл тому, о чем рассказывает Толстой: они обозначают много-

кратность происходящего; за ними встают бесконечные, долгие ночи этой войны, когда старый пол-

ководец так же «лежал... облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку,

и думал...»

Снова, в который раз, Толстой подчеркивает этот один глаз, эту изуродованную голову старо-

го человека, чьи ровесники давно умерли, и Багратион, который был много моложе его, погиб при

Бородине, а он все еще несет свою ношу — ответственность за судьбу России — и несет ее одиноко, не

понимаемый почти никем...

«В соседней комнате зашевелились, и послышались шаги...

— Скажи, скажи, дружок, — сказал он Болховитинову своим тихим старческим голосом,

закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. — Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне ве-

сточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?

...Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что-

то, но Кутузов перебил его... вдруг лицо его сщурилось, сморщилось...

— Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей...— дрожащим голосом сказал он, сложив

руки. — Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! — И он заплакал».

Не буду пояснять эту сцену. Только об одном прошу вас: вспомните старого князя Болконского, и

его сына Андрея, и Багратиона, и мальчика Петю, который еще жив и едет под дождем навстречу гибе-

ли.

***

«— Нагни, нагни ему голову-то, — сказал он солдату, державшему французского орла... — По-

ниже, пониже, так-то вот. Ура! ребята...

— Ура-ра-ра! — заревели тысячи голосов».

Так ведет себя Кутузов, когда победа уже ясна всем, когда французы бегут, их знамена взя-

ты, а пленные, покрытые болячками, плетутся позади наших солдат.

Кутузов сказал короткую речь: «Благодарю всех!.. Благодарю всех за трудную и верную служ-

бу. .» — и «вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а

заговорил простой, старый человек, очевидно что-то самое нужное желавший сообщить теперь

своим товарищам».

103

Это «самое нужное» — о пленных: «Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и