Давид Гай - Катарсис

– А кто это?

– Писатель замечательный. Брит. Главный его роман – “1984”. Написан через несколько лет после мировой войны с Гансонией. Вещь страшная – о том, что происходит с обществом при полном отсутствии свободы.

– Наверное, ничего хорошего.

– Почему “наверное”?.. Один его герой говорит: люди в массе своей слабые, трусливые существа, не могут выносить свободу, не могут смотреть в лицо правде, поэтому ими должны править и постоянно их обманывать те, кто сильнее их. Написано давным-давно, а звучит, будто сегодня…

– Да, смахивает на нашу жизнь, – согласилась Юл.

– Так вот, двое героев влюбились друг в друга. Ее зовут Джулия, почти как тебя, тоже темноволосая, правда, с веснушками, которых у тебя нет. Кругом слежка, экраны, прослушка, она находит возможность встретиться со Смитом, тайком передает ему записку: “Я вас люблю”. Едут за город, предпринимают особые меры безопасности, находят укромный уголок и занимаются чем положено. Наперекор всему, с вызовом гадской, подлой системе.

– И чем кончается?

– Скверно кончается. Ловят их на подпольной квартире, дальше – допросы, моральные и физические пытки. Не выдерживают и предают друг друга. “Вот зажгу я пару свеч – ты в постельку можешь лечь, вот возьму я острый меч – и головка твоя с плеч!”

– Кошмар какой… Тоже из романа?

– Оттуда. Песенка такая.

– Ты зачем мне рассказываешь? Намекаешь, что и у нас такой же финал отношений?

– Да нет, о чем ты? Нас же не пытают… Просто подумал о созвучии имен: Юлиана – Джулия.

– Ну, коли так, остается сочинить записку: “Я вас люблю” и отправиться за город. Впрочем, мы и так за городом, только подходящего местечка в лесу не найдем – не дадут. Мы тоже под наблюдением, как те двое из книги. Ограничимся номером в пансионате.

– Что и происходит, – и Дан поцеловал ее в губы.

…Перед рассветом привиделся отец в полосатой, арестантской , как называл ее Даня, пижаме и тапочках на босу ногу, он сидел в плетеном кресле-качалке из ротанга, бог знает сколько лет присутствует на даче, по крайней мере, Даня помнил легкие ажурные плетеные кресла, их было четыре, чуть ли не с рождения. Напротив в таком же удобном ложе утопал Профессор. Без сомнения, это был он – жиденькие усы, козлиная бороденка, позолоченное пенсне, нелепый петушиный хохолок на продолговатом вытянутом, как у инопланетян, какими их изображают, черепе, довершал картину безобманчивый кадык-зоб. Да, это был он, и голос тот же, пилящий дерево, только очень тихий, словно его обладатель чего-то скрывал и не хотел огласки – только отцу Дани и доверял свои откровения, не замечая присутствия подростка или попросту игнорируя.

Откуда он взялся, как попал к нам на дачу? – недоумевал Даня, подросток с прыщавым лицом, примостившись в углу остекленной веранды и прислушиваясь к разговору. Говорил в основном Профессор, было плохо слышно, доносились лишь отдельные слова: “таблетки”, “эксперимент”, “яды”. При чем здесь яды, какое отношение имеет к ним Профессор…

Дачное утро вступало в свои права, солнце светило, птицы пели, с соседнего участка доносилось коровье мычание – соседка держала буренку и снабжала поселок теплым парным молоком – словом, все было как обычно, и лишь тихая, не для посторонних ушей беседа отца и Профессора с упоминанием каких-то неведомых ядов нарушала стройную картину.

Дане надоело слушать комариный писк пилы – все одно ничего толком не разобрать – и он бочком, стараясь остаться незаметным, покинул веранду…

Лучше всего запоминаются предрассветные сны, и потому Дан, очнувшись, смог прокрутить в мозгу увиденное и частично подслушанное на дачной веранде. Он выпростал ноги из одеяла, встал, попил воды и снова улегся. До прихода медсестры Оксаны оставалось чуть меньше часа.

Какая-то дичь, Профессор беседует с отцом и что-то явно утаивает, ну, с таблетками понятно – отголосок пребывания в пансионате, но вот яды… откуда взялись, почему причудливым, не поддающимся анализу образом сочетаются с таблетками… И словно клубок с нитками выпал из пальцев и покатился по полу, разматываясь на ходу. Он, Дан, уже задумывался над этим, мысли вовсе не пустопорожние: кто еще с таким рвением и тщанием взялся бы за выполнение особой миссии с таблетками, как не специалисты, для кого все предыдущие задания – тоже особые? Что если дурной сон в руку и Профессор и впрямь из заведения секретного, где производят те самые препараты моментальной или отсроченной смерти? Да нет, чушь, не может быть, опровергал свои же доводы, химики есть в разных лабораториях, неужто свет клином сошелся на токсикологах из секретной лавочки, совсем иным занимающейся? И чем старательнее Дан пытался избавиться от наваждения, тем цепче схватывало, когтило: вполне возможно и допустимо, что работающие потаенно, под крышей спецслужб, токсикологи, именно они получили задание относительно чудо-пилюль – самые грамотные, продвинутые, изощренные; вчера – незаметно убивающие яды, сегодня – возрождающие таблетки, почему нет? Им же один черт чем заниматься, лишь бы платили, а платят им хорошо, даже очень хорошо – Дан был уверен. Лет тридцать назад молодой честолюбивый литератор интересовался этими вопросами, по крупицам собирал материалы для книги, которая вполне могла стать разоблачительной в свете чаепития с полонием и последующих событий, но вовремя остановился, понимая, чем лично для него обернется публикация, даже если и найдется смельчак-издатель выпустить такой компромат. Максимум, что смог сделать, – опубликовал пару статей про профессора Могилевского, командовал тот секретной лабораторией ядов в бытность Властелина № 1. Ну, так то дела давно минувшие, безопасные , а сам Могилевский после ареста и отсидки умер, что удивительно, своей смертью не старым еще в середине 60-х прошлого века.