Давид Гай - Катарсис

Насобирать разными путями еще многое, весьма важное, до поры засекреченное, Даниил сумел, потом подтвердилось на подпольных, малодоступных в Славишии сайтах и в трех-четырех газетных публикациях вроде как либеральной, еще не стреноженной газеты; а тогда все легло мертвым грузом в домашнем архиве, желания развивать опасную тему не возникало. Но и сейчас, по прошествии стольких лет, помнил он имена умерщвленных ядами Могилевского, некоторых жертв Григорий Моисеевич самолично иглой шприца колол. На тот свет отправили по указке Усатого и его окружения крупных чекистов; укропских националистов, включая главного идеолога и теоретика движения, а заодно священников; занимавшего пост иностранного инженера-оборонщика, надумавшего вернуться на родину, завоеванную гансонскими агрессорами в 1939-м; заокеанского коммуниста – агента Коминтерна и НКВД; а уже в годы правления Бровастого – писателя из православной страны братушек и главу Пуштунистана… Травили по-разному: уколами, острием зонтика, брызгами смертельной гадости из ампулы в лицо, да мало ли способов.

Нет, не зря приснился сон, не зря… Прав оказался небезызвестный бандит Фокс: “Ядов у нас на всех хватит, наглотаетесь досыта”. Как в воду глядел: настали времена газов нервно-паралитических типа “Новичка”, “Бывалого” и “Ветерана”, от которых спасения нет… Первым случайно испробовал на себе один из авторов “Новичка”, сын известного руководителя химической промышленности Свинцова: вырвался газ на волю из-за мелкой технической неполадки, вдохнул микродозу Свинцов-младший и должен был почти сразу же загнуться. Бог шельму метит… Спасли жизнь ему атропином, взяв подписку о неразглашении, с официальным указанием причины болезни – отравление сосисками. Стал Свинцов-младший инвалидом, калекой, помер через несколько лет, успев, несмотря на запрет, поведать миру о чудовищном оружии – терять-то уже нечего… Мертвi бджоли не гудуть .

Вспомнили о Свинцове в связи с отравлением работавшего на бритов бывшего славишского разведчика, а заодно и его дочери: нашел приют за границей у своих покровителей, но достал их “Новичок” и там. Скандал нешуточный разгорелся.

Да, много чего тогда и после произошло…

…Пришла Оксана в сопровождении белобрысого охранника, Дан при них проглотил очередную пилюлю и направился на завтрак, снедаемый беспокойными мыслями о нечаянном предрассветном предположении, в которое с каждой минутой верил все больше.

Подобно большинству сверстников, Даниил рос не слишком любопытным по части семейных преданий, кое-что знал из рассказов родителей и родственников, но подробно и дотошно старших не расспрашивал, о чем потом искренне жалел. Желание узнать, докопаться пришло позднее. Уже став литератором, подумывал о написании семейной саги, и, видя большие пробелы в материале, начал донимать родителей вопросами, что да как было и как дедушки и бабушки жили после революции и в советские годы. С бабушкой более-менее понятно: из купеческого сословия, при большевиках обнищавшего, один из родственников – священник, что тоже никак не совпадало с веяниями нового времени; а вот по дедушкиной линии все было заковыристее – и страшнее, о чем отец, Сергей Павлович, верный себе, рассказывал скупо, не нагнетая страстей, коих хватало, будто не о своих близких и о себе – только даты и факты, никаких оценок. Оценки выносил Даниил, отчего в душе поселялись неуютство и нечто иное, сродни ненависти: кто же ответит за содеянное зло и ответит ли? Наружу не выходило, в писаниях его до поры до времени не отражалось, так и жил с этими ощущениями, притом что молодость его совпала с воцарением Властителя №2. Нечто иное понемногу притуплялось, скукоживалось, сворачивалось улиткой, он готов был смириться с очевидным: судьба моей семьи мало чем отличается от судеб других. А уж по части ответа за содеянное… – бессмысленно думать, когда то тут, то там открывались памятники и бюсты тому, при ком деда Даниила по отцовской линии спровадили в лагерь в северной точке огромной карты ГУЛАГа.

И вот что легло в тетрадь с записями внука, посвященными деду.

Едва началась Первая мировая,18-летний Павел ушёл добровольцем в армию. К концу войны уже имел звание поручика. А затем вступил в Красную армию Славишии.

В РККА Павел Александрович стал быстро продвигаться по службе. В 1926 г., ещё при жизни его отца, бывшего хозяина текстильной мануфактуры, при новой власти лишенного всего, Павел стал влиятельным командиром и, соответственно, получил право на особое обеспечение. Даже мог просить об отдыхе на курорте, чем вызывал зависть у родственников, и близко не имевших таких прав. Отец, некоторые братья и сестры обижались на него за то, что он, располагая такими возможностями, не помогал им в жизни. Отец, больной и отторгаемый властью, в летах, имел на это, по крайней мере, моральное право. И, возможно, поэтому между ним и сыном-красным командиром были прохладные отношения. “Но я думаю, – неторопливо вел повествование Сергей Павлович , – мой отец был чрезвычайно честным служакой и считал подобные официальные просьбы недостойными или незаконными. А может, просто боялся, что это повредит его военной карьере. Впрочем, насколько мне известно, он не пытался помогать и неофициально, деньгами или ещё как-то…”