Владимир Кирсанов - 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

После «приключения», грозившего стать последним в жизни, Павел Юрьевич Львов показал стихотворение Дмитриева, адресованное Гавриилу Державину, его герою. И в первый же день Дмитриев просидел в доме у Державина до вечера, а через неделю уже сделался постоянным его «коротким знакомцем». Державин стал для него образцом поэта того времени, который совмещал поэтический труд с государственной службой, составлением законодательных актов, проектов и постановлений, совершенно лишенных любой поэзии.

Да и у самого Дмитриева появилась возможность повторить пример Державина. Когда подозрения в заговоре были сняты, Павел I решил «во искупление недоразумения» дать Ивану Дмитриеву должность статс-секретаря. Так что отставка и деревня были отложены на два года, потому что через день Павел одарил его еще и местом обер-прокурора в сенате, потом назначил товарищем министра и пожаловал в действительные обер-прокуроры…

В запоздалой отставке Дмитриев, оставленный с пенсионом и чином тайного советника, купил в Москве дом с садом и посвятил себя литературе. К 1803 году он подготовил «Собрание сочинений в двух частях», потом книги пошли одна за другой – всего около 15 томов к 1823 году…

Вернул Дмитриева на службу Император Александр в 1806 году – назначил его сенатором и отправил в Рязанскую губернию расследовать дело о взятках. Но ретивости Дмитриева никто не оценил, и главный казнокрад был вновь назначен в ту же Рязань вице-губернатором. Дело у Дмитриева отобрали, а за усердие повысили – назначив членом преобразованного Государственного Совета, который собирался в Петербурге в присутствии Государя по понедельникам.

В 1810-м Дмитриев занял пост министра юстиции. И тут свет сразу же заприметил, что 50-летний поэт наполнил казенное здание симпатичными юношами. На самом деле он привел с собой вовсе не армию, а всего трех молодых отроков – Милонова, Грамматина и Дашкова – каждому чуть больше 20. Язвительный Вигель (тот самый – «не щадивший задов»), искавший внимания Дмитриева, так опишет появление молодежи в министерстве: «…с Дашковым (Дмитрий Васильевич Дашков – чиновник и литератор, один из «сердечных друзей» Вигеля) любил беседовать о любимом предмете… был ласков и оказывал нежную снисходительность и покровительство Грамматину и Милонову». Сильно, вероятно, огорчился Вигель, что не было его среди отобранной Дмитриевым троицы. И, действительно, ведь не он, а Дашков сменит своего дядю на посту министра в 1814 году.

Поселившись в Москве, Дмитриев сразу же приобрел особое влияние на молодежь, в том числе поэтическую – переписывался с Александром Пушкиным и Василием Жуковским, учителем цесаревича. Свет почитал его «эгоистом, потому что он был холост и казался холоден».

«Любил он не многих, зато любил горячо…», – напишет позже Филипп Вигель, который станет постоянным посетителем московского дома Дмитриева – уже старца почтенных лет, о котором Пушкин вспомнит в VIII главе своего «Онегина», как о «старике, по-прежнему шутившем…» Среди прочих слабостей Дмитриева были в нем «чрезмерная раздражительность и маленькое тщеславие». Но молодые поэты все равно любили его. Среди них, например, некий князь Петр Иванович Шаликов, приятель Константина Батюшкова, который нашел в Дмитриеве покровителя и защитника. Вот, как писал он о Дмитриеве в своих беспомощных стихах:

И юноша-певец, в движеньях сердца чистых

Певцу маститому благоговейно дань

Приносит творческих небесных вдохновений…

…Умер Дмитриев от простуды. В четверг поздней осенью 1837 года «еще обедал дома, сытно поел поросенка, потом вздумалось ему попросить шоколаду, который запил стаканом молока, после пошел в сад сажать тополя…» Простудился, слег с температурой и через два дня отошел в мир иной, откуда сходит иногда дух святой в образе сизых голубочков.

Государственный деятель и поэт Иван Иванович Дмитриев представляет собой обычного холостяка рубежа XVIII – XIX веков. Одиночество подобных людей историографы обычно объясняют какой-то безумной романтической страстью, которая навсегда разбила сердце. Для Дмитриева, «девственностью» которого современники вслух восхищались, а меж собой над ней иронизировали, тоже придумали такую историю – о его страсти к жене сослуживца П. И. Северина, Анне Григорьевне…

Но чем глубже погружаешься во времена жизни «русского Лафонтена», чем внимательнее вчитываешься в письма, мемуары и редкие исторические анекдоты, тем очевиднее становится его последовательное равнодушие и невнимание к женском полу…