Она стиснула его руку и увидела, как Эвен улыбнулся самым краем губ. Даже такая улыбка была для него редкостью, на миг Жанна замерла, но тут же чудовищным усилием воли заставила себя улыбнуться в ответ.
– Уйти отсюда, – она глубоко вдохнула, не обращая внимания на вновь ударивший в нос запах чумы, к которому она почти привыкла. – Слыхали, сестра? Я больше не буду докучать вам своим присутствием и марать это место колдовством.
Иоанитка гордо подняла голову.
– Мы лечим всех, – не без недовольства ответила она. – Даже таких, как вы.
– Идёмте же, – Жан махнул рукой, едва не сбив свечу у стены. Пламя заметалось и погасло.
Снаружи светило ласковое утреннее солнце, ничем не напоминая темень той ниши внутри. Даже привычная уже гарь казалась не такой противной, а люди – весёлыми и радостными, словно мор ушёл навсегда. Умом Жанна понимала, что это не так, что всё осталось прежним и это она сама радуется выходу из застенков больницы, а чума по-прежнему гуляет в Руайяне. Больница напомнила ей тюрьму Шато-Гайар, где колдунья провела лишь сутки – но и этого хватило, чтобы из замка она уезжала с неприличной для королевского эмиссара торопливостью, удивляясь, какой недоумок обозвал крепость «Весёлой».
– Признаться, меня удивил ваш визит, мессир, – сказала она, когда мрачное здание больницы исчезло за домами.
– Я бы пришёл гораздо раньше, если б этот болван Томас дал мне знать сразу, куда он вас отправил. Святой Рафаил! В эту темницу даже крестьянскую девку класть зазорно, она скорее Богу душу там отдаст, чем выйдет живой и здоровой. Что уж говорить о колдунье?
Жанна промолчала о том, что она, в общем-то, и была крестьянской девкой до того, как в её родную деревню приехали рыцари Рауля де Бриенна в поисках Изгоняющей. Да и ныне не лишилась прошлых замашек – например, умению плевать на учтивость и вежливость. Она была королевским эмиссаром, человеком без титула и земель, но на особом положении, отчего благородные неизменно скрежетали зубами, как только девушка попадалась им на глаза. И всячески пытались напомнить Жанне, что вылезла наверх она из грязи, а колдунья с усмешкой отвечала, что её долг – служить королю и ничего больше, чем раздражала аристократов ещё сильнее.
И, конечно, насчёт долга она лгала. Её просто устраивала такая жизнь.
– Неужто мессир Томас не хочет избавиться от одержимого? – вдруг услышала Жанна голос телохранителя, что повергло её в изумление. Она могла на пальцах пересчитать случаи, когда Эвен начинал разговор без неё. – Иначе с чего бы ему запирать мадемуазель Мируа в больнице для бедных?
– Думаю, он просто хотел унизить её, – отозвался Жан. – Ведь так?
– Ни на что более он неспособен, – проворчала Жанна, тут же вспомнив совет уезжать из города поскорее. С чего бы Чёрному Быку помогать ей? Или это очередная уловка? – Куда вы меня ведёте?
– В свой особняк. Мне кажется, он попристойней больницы, к тому же вашу рану осмотрит колдунья, о которой я говорил – а её нежные ручки куда как опытней, чем у этих монашек. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них вообще умеет лечить людей. Я бы не доверил им даже скотину.
Жанна и сама уже видела знакомый дом. Здесь, на Зеркальной улице, располагались в основном дома зажиточных горожан, ныне пустые и мёртвые. Жанна шла мимо одинаковых дверей, расчерченных углём, вдыхала застаревший воздух, на редкость чистый для нынешних времён – ямы для трупов располагались на другой стороне города. Именно это больше всего понравилось ей в первое короткое пребывание у Жана.
Отель д’Олерон был небольшим двухэтажным домом, лишь для виду обнесённым покосившейся оградой. В Париже над владельцем такого отеля только посмеялись бы, но здесь, далеко на юго-запад от столицы, подобные дома были роскошью. Тем более что внутри обстановка не уступала и Нельской башне.
Берт распахнул ворота, приглашая гостей войти. Он по-прежнему улыбался – самым краешком губ, осторожно, словно боясь, что улыбка разозлит колдунью. Она действительно раздражала, но при первых же дуновениях злости Жанна вспоминала историю этого англичанина – и разум её остывал.
Пришедший вместе с ним в больницу юнец шагал позади, то и дело озираясь, а когда он смотрел прямо, Жанну обжигал его взгляд, едкий, как восточный перец. Лишь у самого дома ощущение пропало, и колдунья вздохнула с облегчением.
– Берт! – бросил Жан, едва переступив порог. – Наполни для мадемуазель Мируа бадью. Думаю, после нашей лечебницы для бедных ей вновь хочется помыться.
Читать дальше