Дарья - RIP Tilli Koul

своей рубашки. Схватив дорогой материал, я сильно потянул, рубашка разорвалась

пополам, клочками спадая на пол.

Моя обнаженная грудь вздымалась от тяжести дыхания. Я пытался успокоиться...

подумать о своей жизни сейчас, вдали от всего дерьма ГУЛАГа, но это было бесполезно.

Подойдя к стене, я прижал ладони к холодному твердому камню и закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. Но эта комната пробудила во мне старые чувства. Я ощущал

себя, как он — Рейз. Я чувствовал себя бойцом 818. Я чувствовал, что грузинский ГУЛАГ

приносит смерть. Лука, чертов Толстой, был для меня незнакомцем. Князь нью-йоркской

русской братвы был совершенно незнакомым человеком.

Те чувства, как убивать, как правильно расположить мои кастеты, причиняя больше

боли, кружили в голове… и я, бл*дь, принял это. Это было знакомо... это было похоже

на... меня.

Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Ощущая знакомое нападение

охранника ГУЛАГа, который на протяжении стольких лет использовал меня, избивал, возвращая меня к тому потерянному ребенку, которым я был раньше, я повернулся и

схватил под руку шею подлеца, разбивая его спину о стену. Красная пелена затуманила

мои глаза, я стиснул зубы и поднял его от пола.

Никто не причинит мне боль снова... никогда. Теперь я был сильнее, жестче. Я, безусловно, стал чертовски холодным убийцей.

Ногти сгребли мою кожу; хриплое дыхание наполнило мои уши. Но мои руки

сжались крепче, знакомое ощущение забираемой жизни наполняло меня.

Хрипы сукиного сына в моих руках начали слабеть, и я крепче сжал его, почти ломая

шею. Этот ублюдок умрет. Он не станет больше насиловать меня. Не будет толкать меня в

клетку и заставлять убивать другого невинного ребенка. Я тоже был невинным

ребенком. Этот ублюдок умрет. Эта мразь умрет медленно, мучительно, от моих рук. Они

больше не притронутся ко мне. Они больше не засунут меня в этот чертов ад...

— Лука!

Слишком сконцентрированный на убийстве, на порыве, который возник с

ощущением замедляющегося пульса на шее, я не слышал, как открылась дверь позади

меня. Мой разум был чертовым слайд-шоу с изображениями, испорченными

изображениями моих убийств; дети просят пощадить их жизнь, охранники направляют

мне в лицо оружие, если я не прикончу этих детей. Боль, пытки, изнасилование, кровь, так

много гребаной крови...

— Лука, остановись! — далекий, но знакомый голос прорвался сквозь мой бурный

разум. Я покачал головой.

— Лука, опусти его.

Голос был успокаивающим. Я знал этот голос. Этот голос заставил мое сердце

замедлиться. Это меня успокоило... кто... что?..

—

Лука,

любовь

моя. Вернись

ко

мне. Я

здесь. Вернись. Борись

с

воспоминаниями. Сразись с ними, просто вернись.

Ки... Киса... моя Киса?.. Мои глаза закрылись на успокаивающий голос, и в моей

голове вспыхнули новые воспоминания... мальчик и девочка на пляже... целовались...

занимались любовью... голубые глаза... карие глаза... одна душа... любовь потеряна...

любовь найдена... свадьба... любовь... так много любви…

Киса.

Задыхаясь, я открыл глаза, свободная рука дрожала, и кожа была пропитана

потом. Моя другая рука была высоко поднята, и когда я последовал по ней взглядом,

увидел, что она сжимала шею в железных тисках… шею человека, который мне был

знаком.

Озадаченный случившимся, я отступил назад, моя рука ослабила хватку на человеке, и он упал на пол, хрипя, задыхаясь, борясь за дыхание.

Я отступил назад, пока моя спина не ударилась о противоположную стену. Ноги

двигались рядом со мной, но я не мог посмотреть вверх. Я замер на полу, мои колени

уперлись в живот, а руки накрыли голову.

— Виктор? Виктор? Ты в порядке?

Звук женского голоса заставил меня взглянуть вверх, и вот она, моя Киса, мое

солнышко, наклонилась и провела руками по мужскому…

Мой желудок ухнул.

Виктор. Виктор, мой тренер, человек, который помог мне победить Алика Дурова.

Чувствуя, что широкая татуировка ГУЛАГа с номером 818 горела, я смотрел, как

закрываются глаза Виктора, и Киса зовет на помощь быков.

Двое мужчин Пахана вбежали, и я наблюдал за ними, как будто они двигались в

замедленном темпе. Киса отступила, когда они помогли Виктору встать на ноги. Быки

вытащили его за считанные секунды, и я почувствовал такую же острую боль, будто удар

кинжала в живот.

Мои кулаки сжались, когда понял, что сделал. Я чуть не убил Виктора.