Дарья - RIP Tilli Koul

Я не видел ничего, кроме красной пелены на глазах, когда опустился на него сверху

и вонзил в его шею острые шипы моего кастета. Я чувствовал только ярость, когда мой

второй кулак ударил его висок. Я не чувствовал ничего, кроме решимости зарезать

Дурова, тогда я поднял оба кулака и, направив их прямо вниз, вонзил их в грудь 362, чье

умирающее дыхание пронзило мои уши, вырвав меня из моего гнева.

Я убил его. Я наблюдал, как его темные глаза застыли от холода смерти. Я

наблюдал, как цвет жизни сходил с его лица, и я слышал последний удар его сердца, пока

не осталось ничего, кроме оглушительного крика молчания.

— Месть… — произнес 362, захлебываясь кровью, заполняющей его горло.

Я, бл*дь, пообещал ему отомстить тем, кто приговорил его к камере ГУЛАГа; тем, которых я до сих пор не нашел; тем, которых я до сих пор хладнокровно не убил.

Я не смог исполнить последнюю волю 362, моего единственного друга. И я, черт

побери, не могу жить с этим.

Резкий толчок стула вырвал меня из воспоминаний, мое сердце забилось слишком

быстро, и пронзительный крик донесся до моих ушей. В ту же секунду мои глаза

устремились к центру клетки, где боец схватил свое выбранное оружие — зазубренный

охотничий нож — и направил его прямо в глаз своего противника. Толпа взревела.

Мой отец и Пахан поднялись на ноги и хлопали в ладоши, демонстрируя свое

превосходство над кровожадной толпой внизу. Те в свою очередь уже обменивали деньги

и делали свои ставки на следующий бой. Отчаянные и садистские ублюдки благодарили

русских королей за эту чертову темницу смерти.

Мой отец посмотрел на меня сверху вниз и вздернул подбородок. Он велел мне

встать и хлопать. Стоять у окна, как чертов царственный Бог, показывая ублюдкам, наполняющим «Подземелье», что я был Князем Братвы, русским князем

мафии. Единственным наследником и тем, кому суждено взять на себя

ответственность. Нам постоянно приходилось показывать свою силу.

Но я не мог двигаться. Этот костюм, который я был вынужден носить, был

чертовски удушающим. Этот шелковый галстук, хоть и болтался, но все же еще ощущался

как гребаный поводок, привязывающий меня к этой роли Братвы, которую я не мог

принять.

Я попытался двигаться, но так и не смог заставить себя подняться с этого

стула. Воспоминания о 362, истекающем кровью подо мной, сильнее пронзили мой мозг, крадя мое чертово дыхание.

Я зажмурил глаза, пот стекал по моим щекам. Я терял самообладание, я, бл*дь, его

терял.

Шесть месяцев долбанной пытки. Шесть гребанных месяцев медленного

сумасшествия, слишком много болезненных воспоминаний, взрывающих мой мозг.

Я резко вскочил на ноги, и Пахан бросил на меня взгляд.

— Лука?

Комната начала вращаться, чертовы стены приближались ко мне.

Мой отец вышел вперед.

— Сын? В чем дело?

Но я не мог ответить. Мне нужно было уйти, нужно было убраться из этой

крошечной комнаты.

Подойдя к стальной двери, забаррикадировавшей нас, я использовал все свои силы, чтобы взломать ее, отодвинув верхний шарнир от рамы.

— Лука! Вернись!

Я слышал крик отца, исчезая в темном коридоре. Я проигнорировал его, когда

повернулся, чтобы спуститься вниз по крутой лестнице, которая вела к толпе.

— Мистер Толстой? — крикнул один из быков, когда я пробежал мимо него. Головы

поворачивались, пока я расталкивал подонков, пытаясь добраться до края клетки, чтобы, бл*дь, увидеть резню внутри. Все ублюдки отходили от меня, чувствуя, что я разорву их

надвое, если они встанут у меня на пути.

Я направился в коридор, в знакомый коридор, по которому я ходил, когда был

Рейзом, бойцом, с детства готовым убивать. Коридоры, в которых я жил, как боец

подземелий, и в моей памяти оставалось только одно: месть Алику Дурову, моему другу

детства, который вместе со своим отцом обрек меня на жизнь убийцы.

Не обращая внимания на тренеров и бойцов, заполняющих узкое пространство, я

свернул в раздевалку, которую занимал раньше. Открыв дверь плечом, я захлопнул ее

после, блокируя весь остальной мир.

В этой комнате было тихо, без шума, даже, бл*дь, в моей голове. Эта раздевалка

заставляла меня чувствовать себя в безопасности.

Пройдя в центр комнаты, я сбросил кожаные туфли со своих ног, чувствуя холод

бетонного покрытия. Откинув голову назад, я стоял в лунном свете, скользящем сквозь

щель в стене, и сорвал галстук. Мои руки тряслись, пока я пытался расстегнуть пуговицы