Монпарнасе я словно инопланетянин. Видимо, я привез с собой эту типично русскую инфекцию - лица необщее выраженье. Однако при всей ее идиотичности есть в ней что-то положительное. Если не сгинуть в
Армагеддоне и пройти по кладбищу в день воскрешения мертвых, тебя ждет примерно то же. Ты будешь как бельмо в глазу. Воскресшие кадавры тебя растерзают.”
Ему хреново даже там, в городе, куда он так стремился.
Область несовпадений… В последнее время приходится думать о ней днем и ночью. “Сначала здесь, на планете, появились тела, и они были по-своему счастливы, как животные. То был золотой век. А потом в них вдохнули души, как заразу из других совершенных миров. Они, конечно, были супер, но не для этого места. Потому нам так погано”. Это версия человека, невыносимо страдавшего от среды обитания. Его звали
Кит. Мы работали в одной газете и часто просаживали получку в пивбаре. Кит жил в Предместье Блатнянского, в квартире жены, и ненавидел всех кого встречал на улице. Публика пригородов сводила Кита с ума. Он чувствовал себя будто в осаде. Ужас не покидал его даже дома: он постоянно ждал неурочного звонка в дверь, удара камня в стекло или взрыва бытового газа.
Однажды он пригласил меня на день рождения его супруги. Ольга могла навести тоску на кого угодно. С такими унылыми лицами рождаются только в местах с холодной среднегодовой температурой. Я шел к ним пребывая в дурных предчувствиях. Когда я вошел, Ольга уже была в последней стадии взвинченности. Ходила по квартире шагами цапли, дергала плечами будто пытаясь сбросить мужа с шеи, и норовила что-нибудь задеть на пути. После первых же рюмок Кит уже не мог говорить о чем-либо кроме этой паршивой окраины, от которой приходится так долго ехать в редакцию и вообще народ тут - сплошное говно , отметил он с козьей улыбкой.
Жена вскочила как ужаленная, убежала в подъезд и хлопнула дверью. “Они плюют мне под ноги, - сказал
Кит. - Это Кафка… Я ничего не понимаю.” Пытаясь привести Кита в чувство, я повел речь о мистичности народной души, но не удержался и съехал на кретинов, которых по вине наивных акушерок причислили к русскому народу со всей его неоднозначностью. “Ты стал для них чем-то смутным, потому что они тебя не понимают. Ты не воруешь, книжки непонятные читаешь…
И вообще ты - интеллигент”, - заметил я. Кит не успокоился. Он еще больше напрягся. Его надуманные проблемы требовали веских опровержений. У меня их не было. Я приступил к советам - как разменять его двушку на центр, но Кит ответил, что жена против, потому что, во-первых, здесь прошло ее детство и - во-вторых - потому что она конченая дура.
Разводиться? Нет, он не согласен. Он любит ее.
В конце концов в моем арсенале остались только философия и личный опыт. Я произнес долгую витиеватую речь и пришел к выводу, что в Закутске и в России вообще куда ни глянь - везде предместье. Кит кивнул слабым движением головы. Он был убит моей философией.
Уходя, я чувствовал себя еще хуже, чем по дороге на
birthday , но быстро пришел в себя и на остановке едва не летал от чувства свободы. Через неделю Кит всадил ножницы в местного наркомана. Кит загремел в тюрьму, но там наконец-то почувствовал себя человеком. Страх его оставил, как только он проник в самую сердцевину хаоса, а все остальное - лишь болтовня и способы произвести впечатление.
Незачем рыться в файлах, чтобы найти подходящий пример. Повсюду умильные речи, куртуазность и корректность, но если вы попали , вас оприходуют на обед. В прошлые выходные я пришел к выводу: пусть будет все. Все одинаково нереально. Все только мысль, о которой забываешь поутру. Я не принадлежу ни к одной конфессии, в том числе к атеистической. Слова атеистов, вудуистов, христиан и мусульман всех мастей, даже иудеев, мне кажутся отнюдь не лишенными смысла. Они тащат по кусочку в один муравейник, который не видят в упор. Я уже не тащу. Переболел.
Мне придется принять этот мир или спятить.
Читать могу только словари. Впрочем, недавно забросил и это занятие. Нужно понять, откуда я намерился уехать. Не записывайте меня в патриоты, не надо. Я никогда не был ни патриотом, ни его противоположностью. Если вы назовете меня тем или другим, или кем-то средним, я тут же отвергну ваши обвинения. Оставьте при себе свои партаки. Просто слово “Россия” не переводится. Это глиф, мистический знак. Черная магия. Я не занимаюсь магией.
Бывают дни, происхождение которых туманно. Утром серый смурной поток валится на работу. Днем они полны дурных предчувствий, безысходной злости и смирения по поводу мировой несправедливости. Вечером их разбирает смех - без причины, в автобусе по дороге домой. Что бы ни случилось, изнутри организованный хаос или обманчивый внешний порядок, эти дни остаются неизменными. Они словно иероглифы, чтение которых тем увлекательней, чем непонятней.
Читать дальше