Люк Дженнингс - Убивая Еву

– Кофе готов, – говорит Нико.

– Хорошо. Дай мне пару минут.

По пути из ванной она трескается голенью – и уже не впервые – о низкий холодильник со стеклянной дверцей, который Нико месяц назад купил на eBay.

– Черт, Нико, умоляю . Неужели обязательно, чтобы здесь стояла эта… хреновина?

Он трет глаза.

– Да, если ты хочешь по утрам молоко в кофе, мышка. И потом, куда мне еще его поставить? На кухне нет места.

Убедившись, что жалюзи надежно опущены – они имеют привычку неожиданно подскакивать, – Ева снимает через голову ночную рубашку и тянется за нижним бельем.

– Готова спорить, что для охлаждения маленького пакетика с молоком нам не нужен профессиональный медицинский рефрижератор. А на кухне у нас нет места потому, что там все занято твоим барахлом.

– То есть вдруг оказывается, что это барахло – мое .

– А чье? Эти шведские поваренные книги. Эта микроволновка на солнечной…

– Не шведские, а датские. А микроволновка сэкономит нам деньги.

– Когда? Мы в Хэмпстеде, город Лондон. Здесь гребаного солнца нет одиннадцать месяцев в году. Нам надо или избавиться от чего-нибудь из твоего барахла, или переехать в квартиру побольше. В менее симпатичном месте.

– Нам нельзя переезжать.

Она быстро одевается.

– Почему?

– А пчелы? – Он повязывает темно-коричневый галстук на серебристо-серую рубашку.

– Нико, умоляю. Давай не будем про этих чертовых пчел. Я не могу выйти в сад, соседи в ужасе, что их искусают до смерти…

– Лишь одно слово, мышка. Мед. Этим летом мы сможем собрать по пятнадцать кило с улья. Я беседовал здесь в магазинчике, и…

– Да, понимаю, все это имеет смысл в будущем. Твой пятилетний экономический план. Но думать-то мы должны про здесь и сейчас. Я не могу так жить. Не могу здесь сосредоточиться.

Они проходят через крошечную лестничную площадку, переступая через груду старых номеров «Астрономии сегодня» и древнюю щербатую картонную коробку с надписью «Осциллографический тестер/Катодная лучевая трубка», и спускаются на первый ярус квартиры.

– Думаю, Первое управление перегружает тебя работой, Евочка. Тебе нужно развеяться. – Он поправляет узел галстука перед зеркалом в прихожей и, взяв с полки пачку школьных тетрадей, перекладывает ее в потрепанный саквояж. – Ты ведь не опоздаешь сегодня в клуб на турнир?

– Не должна. – Расчет на то, что, если Кедриным займется группа защиты, она не будет чувствовать себя обязанной идти на его лекцию, или митинг, или что он там проводит.

Ева натягивает пальто, а Нико включает суперсовременную охранную систему, заботливо предоставленную Темз-хаусом. Входная дверь закрывается, и они – держась за руки и выдыхая изо рта пар – направляются сквозь утренние сумерки к станции метро «Финчли-роуд».

В Темз-хаусе, в офисе П-3, Саймон Мортимер с непроницаемым лицом кладет трубку на аппарат.

– Если ты не объяснишь конкретнее, почему передумала по поводу Кедрина, «добро» не дадут, – говорит он Еве. – На запрос слишком мало времени.

Ева качает головой.

– Нелепо. Управлению вполне хватило бы полдня, чтобы отправить группу. Эта канитель – с нашей стороны или с их?

– С нашей, насколько я могу судить. Они сомневаются, обращаться ли в Управление спецопераций, поскольку, м-м…

– Поскольку что?

– Прозвучали слова «женская интуиция».

Она смотрит на него в изумлении.

– Серьезно?

– Серьезно.

Она закрывает глаза.

– Хорошая новость – та, что о своих опасениях ты заявила. Твоя задница – если мне позволено будет так выразиться – прикрыта.

– Полагаю, ты прав. Но что, в самом деле «женская интуиция»? В докладной я просто написала: мол, боюсь, что недооценила потенциальную угрозу в отношении Кедрина.

– А почему именно ты передумала?

Ева выводит на экран статью из «Известий».

– Смотри, это из его речи, с которой он выступил месяц назад в Екатеринбурге. Перевожу: «Наш заклятый враг, с которым мы должны бороться не на жизнь, а на смерть до победного конца, – американская гегемония во всех ее формах. Атлантизм, либерализм, лукавая» – дословный перевод «искусительная» – «идеология прав человека, диктатура финансовой элиты».

– Довольно стандартно.

– Согласна. Но в России и бывших странах Советского блока огромная часть населения считает его чем-то вроде мессии. А у мессий срок годности долгим не бывает. Они слишком опасны.

– Что ж, понадеемся, что он толкнет свою речь в Конвей-холле и быстренько отчалит.