Ольга Валькова - Илья (СИ)

Он бы отправился сразу, но как бросить стариков? Без него им с мельницей не справиться. Ответ подождет - вон сколько времени ждал, а дедушке с бабушкой (а Соколик так называл их, и это привязывало еще больше) он сейчас нужен.

Так и жил, вот только после смерти Алены старики надолго на свете не задержались. Мельник надорвался, поднимая привычный до недавнего мешок с мукой, а вслед за ним ушла и мельничиха. Пришли поп со старостой, приехали братья покойного мельника: разбираться с имуществом. Оказалось, мельничиха после смерти мужа ходила и к попу, и к старосте: просила оставить после нее мельницу Соколику. Русская Правда до этих мест еще не дошла, да и не знали толком в селе, под какого князя рукой живут, поэтому судили по обычаю. Поп (из греков) настаивал на исполнении воли покойницы, староста - на том, что из рода статное уходить не должно. Соколик не дослушал. Собрал котомку, поклонился могилам, простился с живыми и ушел.

Он пробирался к Киеву и по дороге много слышал толков об отце. О его смерти, несправедливой и незаслуженной, и о тайных надеждах на его возвращение. Соколик, схоронивший мать и приемных бабку с дедом, знал: напрасны эти надежды. Мертвые не возвращаются. Слышал много такого, что гордостью загоралось мальчишеское сердце: это мой отец! И недоумением болело: как же, такой богатырь - и не защитил? А может, и не нужна была ему Алена? Заводилось злобой: поигрался и бросил? Думалось: не торопись, все узнаешь. Пусть отец мертв, но кто-нибудь да должен знать..

Соколик для себя решил: будет богатырем. Силушка была, не зря же с двенадцати лет мешки с мукой таскал, впору взрослому мужику. Но проситься в дружину к князю, который убил его отца, не хотел. Судить князя не торопился: мало ли что между ними там было. Русь восхваляла Илью Муромца за подвиги и добрые дела, но ничего не знала об одноглазой женщине, забывшей свое имя. Может, и еще чего не знала. Будет время - он разберется со всем, если надо - и с князем. Но идти на службу к нему не хотел, и все.

Тут-то он и услышал про Дозор. Дозор, который вроде бы подчинялся князю киевскому, но на деле был независим, охраняя Русь под началом Вольги-оборотня.

Придя в Дозор, Соколик сказал только, что сирота, про родителей говорить не стал, его и не спрашивали. Не один он такой там был. Вольга знал отца; мог знать и мать. Соколику хотелось узнать правду, а не то, что захотят сказать сыну брошенной матери.

Но от Вольги он не узнал ничего.

Случалось, того спрашивали про Илью Муромца; не только отроки, но и взрослые воины. Но Вольга только мрачнел и отсылал спросившего с каким-нибудь поручением.

Глава 23

Владимир метался по горнице. Враг стоял у стен Киева, и сил, чтобы сдержать, его было мало, слишком мало. Где-то там были Добрыня и Алеша со своими дружинами - живы ли еще? Воины, защищавшие стены, были каждый на счету - не до того, чтобы посылать гонцов. Чудом оставшийся в живых, едва вставший после ранения Василий Игнатович, дозорный, бывший знаменитый пьяница, вел поредевшие киевские полки.

Князь встал у окна.

- Русь бежит, - проговорил он с глубокой тоской. Апраксия поднялась со своего места и молча встала рядом с ним. - Они не верят, что я могу защитить их, и не сопротивляются. Просто снимаются селами и бегут. Ты знаешь, что такое "харизма"? - неожиданно резко спросил он, обернувшись к дочери.

Наталья неопределенно пожала плечами.

- Был бы Илья Муромец, - все с той же тоской сказал Владимир.

- Ты же сам его в яму замуровал, - напомнила дочь.

- Да! Сам! Замуровал! - взорвался князь. - И любой бы замуровал! Власть, она, знаешь...

Он помолчал.

- Но Русь важнее. И если бы сейчас можно было его воскресить, я бы сказал: на! Все возьми - бармы, власть, княжество. Жизнь мою. Только Русь спаси... - закончил он упавшим голосом

- Он не возьмет, - спокойно сказала Наталья. - Бармы, власть - ему ничего этого не нужно. Тем более твоя жизнь.

- Что?!

- Пойдем. Пойдем-пойдем, батюшка, только знаешь... обещай не ругать, ладно?

****

Илья ничего не знал о происходящем на Руси. Когда стало понятно, что это не набег, а большое нашествие, Владимир запретил своим домашним выходить из дворца. Кони дворцовых конюшен, в том числе и брыкливый любимец Натальи, были отданы дружинникам, терявшим в схватках коней. (Хорошо, что ход в подземелье был замаскирован! Впрочем, конюхи, выводившие свирепого жеребца, по сторонам не смотрели). Так что у Натальи не было никакой возможности навестить Илью, не привлекая внимания всего дворца. Поликарп продолжал тайком ночами ходить к Илье, но и он ничего не сказал о нашествии. Поликарп боялся. Он боялся, что Илья, узнав о постигшей Русь беде, не выдержит и выйдет на волю, а тогда все откроется. Наталье-то, дочери любимой, ничего не будет, а вот ему, Поликарпу, княжеского гнева не миновать и головы не сносить. Поэтому и молчал, сказав только, что жеребец занемог, его забрали из конюшни, потому, мол, и Наталья приходить пока не может.