Сиара Симон - Пастор

Ей что-то было нужно от этого места, от меня, что-то более важное, чем то, что мы сделали в понедельник. Мне необходимо почитать мою должность и дать ей это. Я попытался сосредоточиться на мессе, на словах и молитвах, получая удовольствие наблюдать Поппи, делая её лучше, молясь для неё, пока исполнял древние обряды.

«Пожалуйста, помоги ей найти путь к миру.

Пожалуйста, помоги ей излечиться от прошлого.

И пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, помоги нам найти себя».

Когда пришло время для евхаристии, она встала в очередь за бабушками и Роуэном, выглядя при этом немножко растерянно.

— Что мне нужно делать? — прошептала она, когда пришла её очередь.

— Скрести свои руки на груди, — шепнул я в ответ.

Она повиновалась, не отводя свой взгляд от моего, её длинные пальцы легли на плечи. Она опустила глаза вниз, выглядя при этом такой милой и такой хрупкой, что мне захотелось её обнять. Нет, не в интимном плане, просто объятия . Мне хотелось обвить её своими руками и почувствовать её дыхание на своей груди, а ещё хотелось, чтобы её лицо зарылось в мою шею, в то время как я бы держал её в безопасности и защищал от прошлого, от неопределённого будущего. Я желал сказать ей, чтобы она знала — на самом деле знала — что всё будет хорошо, потому что тут царила любовь и потому что кто-то вроде неё должен разделить эту любовь с миром, как делала она на Гаити. Всю ту радость, которую чувствовала там, она могла бы почувствовать её где угодно, если только сумеет открыть себя для этого.

Я положил руку ей на голову, собираясь пробормотать стандартное благословение, но затем она подняла глаза, встретившись с моими, и всё изменилось. Пол, потолок и пояс вокруг моей талии поощряли добрые помыслы, но её волосы чувствовались такими мягкими под моими пальцами, моя кожа была на её коже. Электрический заряд промчался вдоль моей спины, и воспоминания о ней тут же нахлынули новым потоком — её вкус, её чувствительность и стоны — чувство шока накрыло меня.

Её рот приоткрылся. Она ощутила то же самое.

Я едва мог пробормотать благословение, так как моё горло пересохло. И когда она развернулась, направляясь в сторону своей скамье, тоже выглядела ошеломлённой, словно только что ослепла.

После мессы я практически сбежал в ризницу (прим.: помещение при церкви для хранения риз и церковной утвари), не замечая никого и ничего на своём пути. У меня заняло кое-какое время избавление от облачения: я повесил бесценную расшитую казулу (прим.: элемент литургического облачения католического или лютеранского клирика. Надевается поверх альбы и столы.) на вешалку и аккуратно сложил свою альбу (прим.: длинное белое литургическое одеяние католических и лютеранских клириков, препоясанное верёвкой. Ношение альбы обязательно для клирика, совершающего литургию) в форме чёткого квадрата. Мои руки дрожали. Мысли были в беспорядке. Столько хороших вещей произошло на этой неделе. И всё шло прекрасно во время мессы, даже если взять во внимание её — очаровательную, благочестивую и столь чертовски близкую ко мне — а потом я прикоснулся к ней…

Я стоял какую-то минуту в своих брюках и рубашке, просто пялясь на церковный крест, (чувствуя себя немного предателем, если быть честным). Если меня простили, то почему Бог не убрал этот соблазн подальше от меня? Или же не дал больше силы воли, чтобы выдержать это? Противостоять этому? Знаю, это было несправедливо по отношению к Поппи: желать, чтобы она исчезла или же стала баптисткой, ну, что-то в этом роде. Тогда почему Бог не избавил меня от влечения к ней? Не заглушил мои чувства к тому, как она ощущалась под моим благословением… Не сделал меня слепым к этим красным губам и ярким ореховым глазам?

«Отец, если ты милостив, избавь меня от этой ноши». Даже Иисус говорил эти слова. Не то чтобы они пошли ему на пользу… Почему Бог так охотно награждает нас плохими судьбами?

Я оставил ризницу в странном настроении, пытаясь призвать то лёгкое, отчётливо нефизическое спокойствие, которое чувствовал ранее, а затем завернул за угол и увидел Поппи, стоящую в центральном проходе, единственную оставшуюся прихожанку.

Честно, я не знал, что мне делать. Мы были связаны чувством искушения, но что, если моя работа помогала этой соблазнительнице? Было бы правильно улизнуть и оставить её без какой-либо помощи, избегая похоть и желание? Конечно, похоть была моей собственной проблемой — не её — и это не повод вести себя отчуждённо с ней.