Александр Варго - Медиум

Он очнулся в одиночной камере на жестких нарах. С трех сторон его обступали бетонные стены, с четвертой мерцал желтоватый свет, красовалась стальная решетка. Болело ВСЁ. Даже там, где вообще никогда не болело. Обхохочешься. Дежурное отделение милиции. Могло быть хуже. Он поднялся, добрел до решетки, схватился за прутья, чтобы не упасть. Типичный изолятор временного (или какого там?) содержания. Камеры «открытого типа», глубокий коридор, столы, сейф, телефон, компьютер начала девяностых, пара доблестных милиционеров, взращенных на мучных изделиях. Один баловался чаем из алюминиевой кружки в замшевом футляре, второй держал перед собой карманное зеркало и чистил ногтем искривленный зуб. Оба косились в приглушенно работающий телевизор. Ночь, судя по всему, еще не кончилась.

– Странно, – бормотал второй. – Зубные пасты с каждым годом все лучше, а зубы – все хуже.

– Зато с годами их легче чистить, – хрюкнул первый. – А также расчесываться.

Зазвонил телефон. Дежурный снял трубку, представился сержантом Калининым.

– Нет его, – буркнул, выслушав. – Келин в Коми… Как – что случилось?.. Какое сердце? Говорю же вам, он в Коми – в командировке. Да, да, в Воркуте, вчера уехал, командировку выписал на неделю… Бестолковые какие-то, – пожал плечами, вешая трубку. – Какое нам дело до оперов?

– А намедни кипеж в Центральном случился, – зевнул любитель собственного отражения. – Тетка освободилась, в загул ушла, пырнула по пьяни сожителя, царствие ему небесное. А когда пришли ее брать, она сдуру справку об освобождении съела. Зачем, спрашивается?

– Не знаю, – пожал плечами толстый. – В каждой женщине должна быть загадка.

Оба хохотнули, дружно повернулись и уставились на Вадима. Но тот уже отступил в темноту, сел на нары, обхватив голову. На «воле» звякнул стеклянный предмет.

– Пара капель, коллега? Под чаек? Чрезмерное употребление алкоголя… что? Правильно, идет на пользу нашему настроению.

Вадим кое как устроился на нарах, вытянул ноги, закрыл глаза и провалился в дурной сон…

Начинались хождения по мукам. О подробностях задержания «подозреваемого» милиционеры застенчиво умалчивали, но не скрывали своего намерения взгромоздить на Гордецкого хотя бы парочку убийств. К началу рабочего дня явился конвоир, посмотрел свысока. «Шаман, – тоскливо подумал Вадим. – Метко бьет в бубен».

Но вроде повода не было.

– Пройдемте в номера, – строго вымолвил конвойный.

Вадим вздохнул, сползая с нар. Здесь, похоже, развлекались, как умели.

Он готов был выложить все (за исключением итога эксперимента у Комиссарова) и, если надо, за себя постоять. Вспоминай, голова, лихорадочно крутил он извилинами, шагая по сырому коридору, – кому ты рассказал о событиях в местечке Аккерхау шестидесятилетней давности? Никите Румянцеву – раз. Лиза не знала, Ромка Переведенцев не знал. Профессор Комиссаров… Этот знал. Что он сказал перед смертью своему убийце? Хрен его знает. Мог и расколоться. Но в любом случае, при чем здесь милиция?..

Да, действительно, в понедельник его крупно сдали. Аноним сообщил в дежурную часть приметы человека, проникшего в особняк на Приморской улице. Бледноватый субъект в штатском с нервно подрагивающим левым глазом долго рассматривал арестанта, сидящего на прикрученном к полу табурете. Неторопливо разложил бумаги, представился майором Старчоусом, работником следственного отдела Главного управления внутренних дел. Предварительные формальности были соблюдены, майор потер ладошки.

– Итак-с, уважаемый, давайте начнем…

Тупая беседа продолжалась часа три с небольшим перерывом. Допроса с пристрастием пока не было. Арестованный не гнулся под тяжестью неопровержимых улик.

– Признайтесь, вы же были в особняке на Приморской улице? – настаивал майор Старчоус. – Когда подъехали наши работники, вы сбежали. В тот же день вы оказали сопротивление наряду у своего дома. Избили милиционеров, что, в принципе, уже – статья. Опять скрылись. При вторичном задержании вновь оказали сопротивление.

– Да, сопротивление можно инкриминировать, – допускал Вадим. – Но прошу отметить в протоколе – я не был уверен, что имею дело с работниками милиции. Переодеться может любой.

– А также раскрасить соответствующим образом машину, – ухмыльнулся майор.

– Машину я не видел, – выкручивался Вадим. – Майор, у меня не было причин убивать внучку Белоярского. Она мне нравилась, поймите. Вы прослужили в органах много лет, неужели не имели дело с подставами? Да, конечно, вы можете выбить из меня признание. Неделька побоев – я все подпишу. Если устроит такой исход, пожалуйста. Если же вас действительно интересуют обстоятельства гибели видных деятелей искусств Белоярского и Урбановича – а убийства, безусловно, взаимосвязаны – вам следует пойти другим путем.