Gavrila Derzhavin - Духовные оды

Землей поглощены, низверглись в преисподни.

Пропал их след,

И слуху нет.

Но ах! возмогут ли мои плачевны струны

Те живо описать и молньи и перуны,

Какие праведный определил Судья

В казнь вечную злодеям. Увы! уж вижу я:

Грядет, грядет свирепо мщенье,

Вкруг в бурю, в мрак облечено.

Повергнуло скалы трясенье;

Понт, небо в кровь превращено.

Мир дрогнет, веет знамя гнева.

Восстань, хлябь вод, восстань!

Глас рек: и из твоих бездн чрева

Потопом с неба шумным грянь

И погреби в волнах вселенну,

Нечестьем, злобой оскверненну.

Пусть знает свет мой правый суд,

Из сна грехов себя возбудит.

Восстань! — да воды не придут

В свой паки одр почить покойно;

Но да стремятся всюды грозно,

Поколь заклепов не прорвут,

Сквозь гор камнистых не пройдут

И сушей Океан не будет.

Се гласу Господня

Вмиг преисподня

И звездна хлябь вод

На землю течет.

Море волнами,

Небо дождями

Шумит и ревет,

Мир топит и жрет.

Бог прав — и суд Его есть правда,

И праха сын всегда зреть слаб ее лучи.

Ненависть с завистью покрыла ярых волн громада;

Там сластолюбие, там роскошь, мрак пьючи,

С развратом, с леностью погрязли бездн в стремленьи,

И тщетно о своем мнят смертные спасеньи.

Скал прорван свод,

Встал к небу понт,

Нет больше в споре

С брегами волн,

На море море

Кидает челн

По всей вселенной

Опустошенной.

Но гласы, пламенея,

Возвыстеся певцов,

Воскликни хор живее

Спокойных пастухов,

Чтоб огненные стрелы

Струн их и песней вдруг

Пронзали онемелы

Цареву грудь и дух,

И он бы, правды сам став зритель,

Познал, что грех — его мучитель.

Меж тем как пел Давид так песнь, восторга полн,

И сильный арфы глас чертожны двигал стены,

Саул, в отчаяньи пуская дикий стон,

Зубами скрежетал, терзал власы смятенны

И рдел в жару, как угль, и мерз в хладу, как лед;

По бледному лицу катился градом пот,

И с пеною из уст клубилася желчь черна.

В неистовстве его схватив рука кинжал

Взнесла на грудь свою, но, быв остановленна

От сущих близь его,— вдруг острый сей металл

Повергла на Давида. Давид отсторонился,

И действующий зря

Страх Божий на царя,

И что спасен был сам,— восторгом оживился,

И стал приятно с струн, как ветерок, дышать,

По малу дух царя к спокойству приучать;

Но, тщетным зря и то, что скорбь хотя телесну

И рану облегчить возможно нам известну;

Но слабы все бальзамы суть

Целить и утолять душевную в нас грусть,

Сердечны скрыты раны,

Терзающие тайны,—

Приди ж, раскаянье, он рек, скорей с небес,

О ты, что тусклый взор возводишь к милосердью твердью,

Приди, к святыне вождь, в лице печали, слез,

И милость приведи Творца со умиленьем,

Чтоб сердце царское пред ним с благоговеньем

Соделалось тобой способным к чувству благ

И от него б ушли уныние и страх!

Раскаянье приходит:

Внемли его, монарх;

Оно покой приводит

И сладость во слезах;

Печаль им радостью бывает,

Коль все желанье обитает

И мысль твоя на небесах:

Оно к блаженству первый шаг.

И се раскаянье прогнало уже ярость.

Царь смотрит на кинжал, являя трепет, жалость,

И тихий на певцов кидает с вздохом взгляд.

Зеницы, пламенно вращаясь, не горят,

В которых перед сим отчаянность грозила,

Небесная печаль грусть ада заступила.

О! как милость есть любезна,

Всех она славней доброт!

Плачет царь — и струйка слезна

По ланите его льет.

Ее Ангел принимает

Не пустя упасть во тму;

Милосердью посвящает,

Жертв приятней всех ему.

Еще, еще,— но ах! болезнь приходит снова,

Биенье сердца, грусть видна в очах царя сурова.

Возвысьте, пастыри, ваш выспреннее глас,

Покудова недуг в нем в корне не погас,

Поколь обильный ток с очей не устремился

И мук с души его ярем не низложился.

Всемогущий! приими

Вздох раскаянья царева,

Искушения изми

И надежду среди гнева

Брось ему твоим лучом,

Чтоб он, сердца сокрушенье

Слез излив тебе дождем,

Зрел в тебе свое целенье.

Спустись теперь в юдоль с холмов, парящий хор,

И к пенью вышнему не напрягайтесь струны:

Триумф явили свой гармонии перуны.

Монарх их чувствует, его светлеет взор,

Ланиты бледные румянятся зарею.

Блажен! — уж от него бежит унынье прочь;

Не мучится уже он совестью своею.

Раскаянной душе спешит сам Бог помочь,

И черна скорбь к нему уж вспять не возвратится.