markov - Джед Гиллен

- Если бы ты только слышал, как придурочно звучишь сейчас, - отвечали евреи.

Павел расстроился и понес свое слово язычникам. Изначально христианство считалось ветвью иудаизма (настолько, что любой язычник, жаждавший стать христианином, должен был сначала стать иудеем – что предполагало принятие строгой еврейской диеты и прохождение необходимой хирургической операции), но Павел ввел инновацию – сделал христианство автономным. Как-то раз он пошел по родному городу и принялся призывать язычников:

- Примите Христа, и получите вечную жизнь! При этом можете продолжать жевать свинину.

- А как на счет... ну, хозяйства ниже пояса? – вопросили язычники, смутившись.

- Ну ладно, ладно, - успокоил их апостол, слегка разочаровавшись и убирая нож для обрезаний, - этого тоже можете не делать.

Язычникам мир виделся как череда непредсказуемых и зачастую жестоких событий, поэтому они выстроили космологию, которая пыталась придать смысл процессам в этой бандитской системе, в связи с чем они допускали существование пантеона богов, которые были едва ли не эмоционально больными алкоголиками с проблемами контроля над эмоциями. И хотя такой подход обеспечивал достаточный простор для объяснений всех взлетов и падений повседневности, он омрачал жизни людей чрезмерным количеством стрессов. Достаточно представить, что твоя богиня – Наоми Кэмпбелл, и тебе необходимо постоянно угождать ей всевозможными ритуалами и делать то же самое для Рассела Кроу, Шона Пенна и дюжины других рехнувшихся, занудных божков. Тебе никогда не осчастливить их всех, и кто-нибудь обязательно будет метать в тебя молнии.

Воззвание к смене этого шизофренического хаоса на более мягкую идею патерналистского бога и вечной жизни представляется перспективным. Да, евреи всегда предлагали язычникам дорогу в рай, но маркетинговый прорыв Павла был обусловлен более низкой ценой, которую он просил за вход, когда переделал религию в нечто, что больше подходило для совершенно нерадикального, повседневного существования среднестатистических навозников.

Что значит «Веган»?

Немецкий философ и широко известный своей напыщенностью засранец Георг Вильгельм Фридрих Гегель заявил, что мир придет к своему логическому концу в 1806 году. Пользуясь мудростью, накопленной величайшими мыслителями со времен древних греков и до его дней, Гегель подсчитал, когда все накроется медным тазом. Развитие человеческого сознания, согласно Гегелю, представляет собой не что иное, как эволюцию Бога на пути к полной реализации. А полная реализация Господа будет достигнута тогда, когда сознание людей определит, что именно так все и произойдет (да, получается замкнутый круг, но это просто гегелевские понты). Вся задокументированная история, опять же, по Гегелю, вела нас к моменту истины, который сам Гегель описывал не иначе как загадку. К 1806 году Бог должен был полностью реализоваться, ответив на все вопросы вселенной. И что же оставалось? Ведь все уже было сделано.

Так вышло, что кости Гегеля вот уже полторы сотни лет лежат в сырой земле, а человеческая мысль продолжает развиваться. Возможно, философ немного ошибся в вычислениях. И хотя большинство из нас не допускает ошибок подобного масштаба, модифицированная версия подобной близорукости имеет хронический характер. Мы смеемся над ошибками тех, кто был до нас, особо не задумываясь о том, что те, кто придут после нас, будут точно так же смеяться над нами. На протяжении всей истории люди постоянно ошибочно считали себя результатом длительного эволюционного процесса вместо того чтобы признать, что мы занимаем случайную точку в пространственно-временном континууме.

Как движение, мы сделали большой шаг за прошедшие годы. Но мы допустим большую, жирную, полную пафоса, гегелевскую ошибку, если решим, что достигли кульминации «всего веганского», что только может быть.

Большая часть диалогов Платона выполнены в очень жестком формате. В диалоге «Менон» 38Сократ, запущенный старикашка с прической а-ля Тед Качинский (по крайней мере, таким я его вижу), затаскивает очень важную и образованную персону в беседу об области знаний. «Что такое правосудие?», - спрашивает он у древнегреческого воплощения Джонни Кокрана 39.

Первый же ответ, который он получает, скорее более откровенный и интуитивный, нежели продуманный и четко выверенный; это довольно простое объяснение, подобное тому, какие мы привыкли приводить, но Сократа такая легкость не устраивает. Прикидываясь слишком тупым, чтобы понять то, что очевидно даже отсталым, он продолжает допрашивать предполагаемого эксперта, указывая на противоречия и исключения, которые находит в каждом из получаемых ответов, заставляя собеседника постоянно исправлять и растягивать свое определение до тех пор, пока тот не начинает перечить своим собственным утверждениям, данным в начале разговора, и вся теория не лопается с большим треском...