Последняя прощальная дуга.
Словно падающий в бездну сломанный цветок.
Пронзительно печальная картина.
Даже если мы не могли лететь вместе, мне хотелось бы остаться с ней хоть
немного. Но это было невозможно. Повиснув в пустоте, я утратил способность двигаться, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Услышав чьи-то голоса, я поднял каменно тяжелые веки. Следовало бы еще
немного поспать. Осудив себя за это недостойное желание, я поборол сонливость и
приподнялся. Черт, мне должно быть стыдно за подобную неуклюжесть и
бесцеремонность. Ведь я, надо полагать, так устал, просидев над чертежом всю ночь, что
взял и заснул прямо в кабинете Тоуко-сан. Иначе никак не могло получиться так, что я
лежал на кушетке прямо в мастерской, слыша голоса разговаривающих неподалеку о чем-
то Тоуко-сан и Шики. Я приподнялся, жмурясь от яркого света.
Шики прислонилась к стене, сложив руки на груди, а Тоуко-сан свободно
развалилась в кресле, заложив ногу за ногу.
– Утро доброе, Кокуто.
Острый взгляд Тоуко-сан уколол меня, но… это было нормально. Судя по тому, что на ее лице не было очков, я решил, что они с Шики разговаривали о «тех самых»
вещах.
Она выглядела как всегда, да и одета была вполне буднично.
Собранные в пучок волосы открывали шею, делая Тоуко-сан слегка похожей на
секретаршу. Хотя этот пронизывающий взгляд был настолько проницательным и даже
пугающим, что едва ли нашелся бы безумец, который предложил бы ей подобную
должность.
Тонкие черные брюки и свежая белая блузка дополняли ее свободный и
независимый облик.
– Простите, я, кажется, задремал.
Жалкая попытка оправдаться.
– Можешь не объяснять, я и сама вижу, – ответила она, кинув в рот сигарету. –
Если уж продрал глаза, то свари-ка лучше кофе. Это будет неплохой реабилитацией.
Я не понял, что имела в виду Тоуко-сан. Наверное, все же – «разминку»? Но
уточнять я не стал, а спросил:
– Тебе тоже, Шики?
– Не нужно. Я собираюсь отправиться досыпать.
Действительно, она выглядела так, словно и не ложилась.
Бродила по городу глубокой ночью, как раньше?
За комнатой, которая совмещала в себе офис Тоуко-сан и жилую комнату, сразу же
находилась кухня. По краю раковины выстроились в ряд три крана, напоминая
лабораторию, хотя два из них были туго затянуты металлическими лентами крест-накрест
и не использовались. Почему, кстати? Я понятия не имел. Но, глядя на них, я всегда
понимал, как чувствуют себя боксеры, когда стараются сбросить вес. Неудивительно, что
они такие агрессивные.
Включив кофеварку, я приготовил две чашки: Тоуко-сан и себе. Варить кофе я
умею превосходно, мало кто может похвастаться подобным мастерством. Неудивительно
– приходится делать это очень часто. Хотя я устроился на эту работу совершенно по
другой причине. Не затем, чтобы варить кофе или заваривать чай.
8
С тех пор, как меня наняли, прошло полгода.
Нет, слово «нанять» здесь не совсем подходит. Да и рабочим местом это трудно
назвать. Хотя я пришел в этот офис-мастерскую, готовый день и ночь напролет варить
кофе, рубить дрова или таскать воду. Наверное, потому, что с первого взгляда влюбился в
работы его хозяйки.
Время жизни Шики остановилось в семнадцать лет, а я по инерции окончил школу
и устроился в колледж: одиноко и бесцельно.
Ведь мы с Шики собирались поступать туда вместе.
Шансов на то, что она очнется от бесконечного сна, почти не было, и мне
оставалось лишь выполнить обещание. В одиночку.
Но для меня ничто не изменилось. Став студентом, я так же бездумно жил сквозь
пустые и одинаковые дни. Не зная, куда девать себя, однажды я по приглашению
однокурсников забрел на незнакомую выставку и наткнулся на куклу.
Кукла была настолько хрупкой, утонченной и изысканной, что в ней было трудно
признать творение рук человеческих. При всем невероятном сходстве застывшей фигурки
с человеком, мастер отчетливо дал понять, что она никогда не двинет рукой, не повернет
голову и не опустит ресниц – будет вечно пребывать в неподвижности.
Кукла была невероятно прекрасна.
Но мастер не пытался подделать человеческую жизнь. Он сумел передать внятное
и четкое послание: есть границы, в которые могут ступить только живущие. И есть места, где властно лишь неживое, куда не дотянется рука человека.
Эта поразительная двойственность пронзила меня насквозь. Я пал ее жертвой, внезапно и безнадежно влюбился в это призрачно-хрупкое уравнение. В эту изящную
Читать дальше