Феликс Максимов - Духов день

Белый козленок кричит, его тычут тростью, у него кровь под хвостом, ноги отнялись. Бьется на соломе, а на морде желтая пена. Я тоже кричу, когда такое снится.

- Не надо больше смотреть такие сны, - честно попросил Кавалер, тронул Рузю за плечико - карлица тут же прильнула к ладони щекой, и с затаенной радостью Кавалер уловил, что пахнет от нее лимонной мяткой и карамелью.

- А я и не смотрю. У меня были сны ненастные, а стали погожие. Как тебя отец привел к нам в Царицино, я плохого не вижу.

- И наяву не выдумывай лишнего. Знаешь, у меня есть старший брат, частый гость в Италии. Так, что я не вру, слушай: в итальянской стране есть Белая Гора, там даже скворцы и земляника - белыми родятся. В окрестных деревнях рождаются белые люди с красными глазами, никто их не держит за диковинку. Мало ли, что на свете бывает, не всех же за три рубля продавать.

Рузя, конечно же, услышала вовсе не то, что стоило слушать:

- У тебя и брат есть? Ну, раз мы стали друг друга спрашивать, ты мне ответь, чем ты живешь. А то мне отец про тебя молчком, я спрошу, а он "брысь под лавку" и весь сказ.

Кавалер смутился, не правду же говорить. Забалагурил с кривой улыбкой.

- Я у Бога сирота, отворяю ворота, ключиком, замочиком, шелковым пла-то-чи-ком!

Живу при барском доме, в учение меня отдали за резвость, вот и все. Тебе неинтересно дальше.

- А я у батюшки журавлей пасу.

Кавалер лишний раз Рузе в глаза заглянул, пригнувшись. Не шутит ли белая карлица?

- Морочишь... Я слышал от баб поговорку, когда грозятся они на базаре

"Погоди, будешь на том свете журавлей пасти!". Так что ли?

- Дуры твои бабы, - серьезно ответила Рузя. - Они просто так, а я взаправду журавлей пасу. Без обмана. Каждую весну и раннее лето. Хочешь, покажу. У тебя есть нож, вот и срежь мне хворостинку. Не толстую, не тонкую, а в самый раз...

Идем на дальние пруды. В заросли.... Ну что ты стоишь, пошли! Огонь можно оставить, это мое кострище, я сама кирпичами выкладывала, мне батюшка ненужные кирпичи отдал, когда печку чинили.

Пошли.

Пока продирались сквозь частый травостой, пока искали лещину с прутьями, Кавалер весь исцарапался, оставил добрую часть пенного кружевного ворота на коряжинах, провалился по колено в гнусную трясинку. То и дело плюхался в хляби, оттирал сапожное голенище бересткой и говорил черные слова.

А Рузе все было ни почем, скакала, как куличек по кочкам, находила по привычным вешкам тропку и болтала:

- Пока нож у тебя не затупился, срежь для меня прядь волос. Вот эту, слева. Тебе ведь не жалко, вон их сколько. А потом срежешь у меня, вот эту, справа. Ну, давай.

Кавалер присел на горелое бревно, отер запястьем вспотевшее переносье.

Нудным хором гудели над головой кровососы-комары, близко болота, вот их тлетворное дыхание, у самого горла.

Мало с Царствием Небесным набил мозолей сапогами, так еще и с этой козой-дерезой изволь по трясинам колобродить.

Кавалер строптиво фыркнул, заговорил зло:

- На кой черт тебе сдалось мое волосье? Колдовать собралась? Мне нужные люди советовали, что волосы с гребня и стриженые ногти надо сжигать. А то потом дурного не оберешься. Нечем будет по райской лестнице карабкаться, нечем будет место в раю выкупать - ангелы, говорят, все безволосые, людским волосам завидуют, берут на заставах в мытарствах человеческие волосы на парики...

Только мои волосы я никому не дам остричь, пока живой. Мой урожай пусть чужие руки не трогают.

Рузя топнула босой ножкой - из под болотных трав порскнула сонная водица.

- Я же тебе говорила, что не умею ворожить. Подари просто так. Разве тебя каждый день учат журавлей пасти?

- Ладно, - Кавалер вынул из поясных ножен казацкий нож, с ясным кровотоком и клеймом - сам точил недавно, Царствие Небесное учил оружие держать в порядке. Взмахнул, не глядя и подал Рузе тяжелую витую прядь, в локоть длинной.

Девочка кивнула. Приняла.

- А теперь мою. Вот отсюда, с виска... Только я зажмурюсь, а то страшно.

- Я быстро. Не бойся.

В Рузиной ладони смешались две пряди - прямые и кудри, одна невесома, как сон, вторая тяжела, как деготь.

Белая овечка с черной встретились.

Рузя благодарно кивнула, спрятала подарок за пазуху.

- Щекотно теперь. А хворостинку нашел? Мы уже пришли. Только здесь нужно говорить тихо.

Деревянные сваи были вбиты в края заболоченного птичьего пруда, как гнилые зубы в десна.

Густо и сильно дремали пологие берега в зарослях осоки и пушицы.

Кавалеру почудилось - будто нарочно клубы травяные по зарослям рассыпались.