Пьер Адо - Плотин, или простота взгляда

"Мы смешны, находя удовольствие в обществе себе подобных! Жалкие, как и мы, беспомощные, как и мы, они нам не помогут; человек умирает один. Поступай же так, как если бы ты жил один" (211 Br.).

Еще в Риме, видя, что ученики удаляются от него, а затем находясь в Кампании, Плотин продолжает писать. С этого времени он пишет трактаты только на нравственные темы: мудрость, счастье, Провидение, природа зла, смерть. Он их посылает Порфирию, но это все равно, как если бы он писал для себя самого. Это последние речи, обращенные к себе. Их абстрактная, безличная форма не может полностью скрыть от нас усилий, которые делает Плотин, чтобы быть спокойным. Он сам себе рисует портрет идеального мудреца:

"Счастье заключается в наибольшей полноте жизни... Но полная жизнь, подлинная и важнейшая жизнь, – это жизнь чисто духовная. Все остальные виды жизни не полны. Они – лишь отражения жизни, они не совершенны и не чисты... Жизнь человека полна, когда он живет по законам разума, или, еще лучше, по законам Духа... Тот человек счастлив, который стал самой этой жизнью Духа, которому удалось слиться с нею в одно целое. Все, что не есть в нем жизнь Духа, становится для него лишь внешней оболочкой: это больше не часть его самого, ибо он не хотел бы вновь обрести ее: она была бы частью его, только если бы он хотел этого. – Что же есть Благо для такого человека? – Он сам для себя – то Благо, которым он обладает. Истоки этого Блага в нем, это трансцендентное Благо... В подобном состоянии он ничего более не ищет. Чего он мог бы искать? Того, что ниже его? Разумеется, нет. А лучшим он уже обладает" (I 4, 3, 24 – 4, 23).

Мудрец приучает себя смотреть на вещи sub specie aeternitatis.

"Что есть подлинно великого в человеческом мире, не стоящего презрения того, кто поднялся высоко и не привязан более к земной юдоли? И если он считает, что счастливая судьба, как бы высока она ни была, не имеет большого значения, будь это судьба царя, либо правителя городов или народов, либо основателя колоний и поселений (пусть даже это его собственная судьба), как сможет он считать важными событиями падение империи и гибель отчизны?.. Подумаешь, великие события! Это только дерево, камень и, волею Господа, смерть смертных существ!* Таково ли будет мнение мудреца, который уверен, что смерть лучше, чем жизнь в своем теле?" (I 4, 7, 14).

* Умирающий св.Августин повторит эти слова Плотина, см. Possidius, "Vita Augustini", 28: "Non erit magnus magnum putans quod cadunt ligna et lapides et moriuntur mortales".

И Плотин подробно развивает традиционную тему стоиков: страдания, болезни, превратности судьбы не трогают мудреца ввиду его независимости от внешних обстоятельств.

"А его собственные страдания? – Когда они будут сильны, он будет переносить их, сколько сможет: когда они превзойдут меру, он умрет. Его мучения не будут вызывать жалости; свет в его душе струится подобно сиянию фонаря в бурю среди жестоких порывов ветра"* (I 4, 8, 1).

* Св. Амвросий, "De Jacob", 1, 8, 36: "Когда мудрец будет испытывать самую жестокую муку, он не будет вызывать жалость, но покажет, что сила его души, подобно свету фонаря, продолжает сиять посреди сильнейших ветров и страшных шквалов и не может погаснуть".

Образ лиры помогает понять истоки этой внутренней свободы:

"Мудрец заботится о своем земном "я" и мирится с ним, пока это возможно; так поступает музыкант со своей лирой, пока она не вышла из строя. Если лира приходит в негодность, он берет другой инструмент или отказывается играть на лире, перестает ею пользоваться, потому что теперь у него есть другие занятия, кроме лиры. Он кладет ее на землю. Он больше не смотрит на нее. Он поет без аккомпанемента. Однако вначале инструмент был дан ему не с праздной целью. Он часто на нем играл"* (I 4, 16, 22).

* Св. Амвросий, "De Jacob", l, 8, 39: "Если кто-то имеет привычку аккомпанировать себе на кифаре и увидит, что инструмент сломан, разбит, струны порваны, играть больше нельзя, он отбросит его; он не будет больше подбирать на нем мелодию, но удовольствуется собственным голосом. Так и мудрец: он оставит на земле ставшую ненужной кифару собственного тела; он воссоздаст себя в сердце своем".

Снова традиционный образ! Но как последняя строка передает личное отношение! Как хорошо выражает природную доброту Плотина! Никакого раздражения против тела, причиняющего страдания, ставшего непригодным, тела, которого он скоро лишится! Скоро это уже не будет иметь значения. Скоро Плотин сможет петь без инструмента. Но за что ему упрекать свое тело? Это была лира, прекрасная лира, и она ему хорошо послужила.