Владимир Шуля-Табиб: Карп и Ёрш

под Лашкаргахом. Юрка тоже собирался на выход. Ершов заскочил к нему в БМД1, быстренько клюкнули спиртяшки "под сукнецо", т.е. элементарно занюхав рукавом, закурили.

- Слушай, Юр, а н-на хрена ты сегодня-то лезешь? Ты уже всѐ и всем доказал! У тебя -

два ордена "Красной Звезды!" А ещѐ у тебя - пять дней до отпуска, а потом - Академия СА, и

всѐ! Афган только во сне! Ты ведь н-не командир разведроты, ты - начальник разведки, твоѐ

место - в штабе. Н-ну, хоть сегодня?! М-мало ли что?

- Ершик, не нуди, самому как-то не по себе... Однако пойми: страх - ужасная пакость, раз уступишь, потом всегда найдется повод разумно уступить еще раз, и два, и три... И с

каждым разом всѐ легче! Так что, если страшно, значит, надо идти, точка! Давай ещѐ по

маленькой - и вперѐд! Ты - на БМД командира второго взвода в середине колонны.

Юр, а, м-может, я с тобой, а?

- Не, доктор, ты у нас - достояние! Меня любой командир взвода на этом выходе

заменить сможет. Даже старшина или сержант, если припрѐт! А медик у нас — один. Так что

мы тебя беречь должны. Знаешь, до войны мы к вам, докторам, со смехуѐчками относились, мол, военный врач - он не военный и не врач! Оказалось, и военный, и врач, а, главное, как

же иногда хреново, когда вас под боком нет... Ну, с богом!

Засада была какая-то неправильная: возле чахлой "зелѐнки" взорвалась головная БМД, несколько коротких очередей, рота развернулась, влупила по "зелѐнке" из всех стволов - и

всѐ стихло. Прилетевшие "вертушки" покрутились, никого не нашли и улетели. Похоже, это

был "семейный подряд", т.е. какие-то крестьяне купили у "духов" одну-две мины-фугаса, установили на дороге, убедились, что рвануло правильно - и смылись под шумок. За это они

получат премию, гораздо большую, чем цена мины, вот и всѐ. Просто такой бизнес.

Когда Ершов подбежал к развороченной БМД, Довнар был ещѐ жив, хотя и без

сознания. Правая нога была почти оторвана в верхней трети бедра, левую раздробило

упавшей сверху крышкой люка. Пахло гарью, горелым мясом. И кровью. Крови вокруг

Юрки было столько, что сразу стало ясно: поздно, не жилец. А она продолжала толчками

вытекать из раны, Серега попробовал наложить жгут, но тут Довнар дернулся и затих уже

окончательно.

Н-н-ну как же так... Я ж ему говорил... Отпуск, Академия...

Ершова замутило, он встал и медленно побрѐл прочь, даже не подумав, что кто-то ещѐ

мог остаться жив и ранен. Его окликнули, обложили матюгами, он вернулся. Раненых не

было: четыре трупа, остальные - целы и невредимы...

- Ну, что, вспомнил? - Карп налил ещѐ по одной - Давай, помянѐм, стоя и не чокаясь.

Конечно, я его тогда не гнал. Не хрен ему было там делать. Но - разрешил! Но пустил! А, значит, виноват. Перед матерью его, перед женой его, перед дитями неродившимися -

виноват! Понял, Ершов?!

- Так точно, понял. Только... Извините, н-непривычно как-то... Н-нас же всегда учили: если Родина пошлѐт, то...

- Правильно учили. Пошлѐт - пойдешь! А пока не послала - сиди и не дѐргайся!

Знаешь, я уже старый, шестой десяток на днях разменял, больше тридцати лет в Армии, до

хрена видел. Погибших друзей, калек, их жѐн, детей. И их мытарства по всяким конторам за

пенсиями по утере кормильца, по инвалидности. И как-то однажды вдруг понял: Родина - это

не берѐзка за окном, не страница из букваря, херня это всѐ, поэзия! Родина - это вот та сука

из собеса, которая измываться над тобой будет, не дай бог, если что. И всѐ, доктор, гуляй, спать буду, я и так тебе наговорил тут...

Стемнело. Серега медленно, чуть пошатываясь, потащился назад, в медроту.

Праздник кончился.