— Воскрес! — орали кругом и плакали, хватаясь за полы тёмнооливкового френча.
Офицер Шолкин побледнел и протискался в каморку с телефоном. Он отрапортовал о случившемся Генеральному секретарю и, деловито поглядев на часы, застрелился.
Охрана, залёгшая под голубыми елями, встревожилась гулом и бегущей толпой.
— Наверное, мятеж. — Решил майор Разумный. Он долго пытался дозвониться до начальства. Никто не подходил к аппарату. Чувство одиночества сдавило сердце майора. Он подумал, что Кремль взят, вспомнил о своей ответственности и скамандовал:
— Рота! Рассеять мятежников!
Застучали пулемёты из-под елей. Стрельбу услышали на крыше ГУМа, на Спасской и Покровском соборе, и поддержали Разумного. Ударили крупнокалиберные, из древних бойниц со стены били из карабинов и автоматов.
Генеральный секретарь плакал, как мальчик, рвал телефон, вызывая с окраины танковую дивизию.
— Самозванец...! — кричал он и тёр кулаками глаза. — Гад несчастный!
Дозвонившись к Слепцову, побежал по гулкому коридору, сзывая товарищей по классовой борьбе. Споткнулся, упал на ковёр и втянул голову в плечи, решив, что сзади на него бросился десант мятежников. Но в коридорах никого не было. Бросился по лестнице. Распахнул неприметную дверь кабинета для совещаний. Выпучивая глаза, застыл: на окнах, прицепив ремни к защёлкам фрамуг, висели Начальнили искусства и безопасности.
— Караул! Убивают! — закричал Генеральный секретарь, отступая задом и не отрывая глаз от конвульсивно дёргавшихся ног соучастников.
* * *
— Скажи! Слово скажи! — выла толпа.
«Сказать, что случайно здесь - убьют!» — вспыхнуло в мозгу Кривокорытова. Медленно, как во сне, поднял он правую руку, простёр её над толпой.
— Товарищи! — начал актёр. — Да, я воскгес. Может быть, вгагам габочих и кгестьян это покажется вздогом, небылицей. Нет, воскгесение меня отнюдь не опговегает учения Магкса. На том свете я часто мучался тем, что многого не довегшил, не пгедусмотгел. Как вы знаете, электгон неисчерпаем. И атом тоже. Использовать все возможности, собгать все силы, - это задача, котогая по плечу только тому, кто готов отдать все силы пголетагиату. И вот я сгеди вас, догогие товагищи. Сообща мы одолеем все тгудности, всех бюгокгатов!
Кривокорытов кончил, и в наступившей тишине отчётливо проступила пальба.
— Что это? — спросили в толпе.
— Кое-кому теперь не поздоровится! — раздался истерический крик. — Мы не дадим в обиду нашего Ильича!
— Впегёд, товагищи! — обрадованно воскликнул Кривокорытов.
Толпа хлынула к выходам. Актёр, пятясь, приподнял крышку служебного входа. Торопливо шагнул - мимо ступеньки - и с грохотом провалился в подземелье. Тяжёлая лепёшка чугуна, захлопнувшись, долго гудела над лежащим в беспамятстве самозванцем.
* * *
Генерал Глухих сразу разгадал манёвр генерала Слепцова, двинувшего танки в столицу. «Ага! Вот тебе и хунта! Врёшь, не проедешь!» — подумал он, но позвонил Слепцову.
— Что-то ты поехал. Григорий Борисыч, — медовым голосом спросил он.
— Генсек приказал, — уклончиво ответил Слепцов.
— А мне вот почему-то не приказал! — радостно засмеялся Глухих.
— Значит, не та фигура...
— Да? Ну, будь здоров, Григорий Борисыч.
Глухих выдвинул фланги и ударил на дивизию Слепцова, охватывая её с северо-востока и юга-запада. Завязался тяжёлый, изматывающий бой.
* * *
— Пекин дайте! Пекин! — кричал Генеральный секретарь в белый правительственный телефон.
— Соединяю, — безучастно отозвалась телефонистка.
— Аллё! Это кто?
— Сяо-сяо? Фай дунь фо?
— Это я, Москва! Фео жень чин чи!
— Кто говолит?
— Москва, Генеральный секретарь! Дайте председателя Мао!
— Пледседатель занят. Звоните на длугой неделе.
— Нельзя! У меня тут государственный переворот!
В трубке затихли. Слышны были посторонние разговоры и споры по-китайски.
— У вас пелеволот? — отозвались из Пекина.
— Да!
— Плосили пеледать: так вам и надо. — И в трубке щёлкнуло.
— Предатели! — взвился Генеральный секретарь. — Все предали! Всё пропало!
Он оторвал трубку и топтал телефонный аппарат.
Бросился вон.
«К Ульбрихту!» — стучало в висках.
* * *
Ваня Чмотанов, кряхтя и зевая, просыпался рядом с Маней на жаркой перине. Натоплено было ужасно, во рту еле шевелился язык, высушенный самогоном. Он слез с кровати и босой вышел в сени. На лавке стоял заботливо приготовленный ковш с ледяным огуречным рассолом.
— Хорошо! — ухнул Ваня, выпил - и схватился за щёку. Чудовищно заныл зуб.
Читать дальше