Николай Боков - Смута Новейшего Времени или Удивительные похождения Ивана Чмотанова

— Так быстро реконструировать невозможно... — сказал оправившийся от приступа ужаса Збарский. — Если постараться... месяцев за шесть... сможем!

— Полгода! — застонало Политбюро.

Гениальное всегда просто.

— Знаете ли что, — сказал Генеральный секретарь. — Актёра положим на время.

— Ура! — закричали в интимном кругу.

— Привезти актёра Роберта Кривокорытова! — распорядился Начальнил искусств.

Через полчаса актёра доставили, - дрожащего, с подтёком под глазом.

— Фингал откудова? — раздражённо спросили допущенные к тайне.

— Сопротивлялся гражданин! — чеканил агент. — Кричал, что не имеем права.

— Чёрт вас дери! Чисто ни одного задания выполнить не можете! — кричал Начальник искусств. — Загримировать Кривокорытова!

Актёр что-то бормотал и вырывался. Его почти унесли и... ввели вскоре пожилого и растерянного Ильича.

— Годится! — сказали все.

— Роберт! — мягко, по-отечески начал Генеральный Секретарь, взяв из рук референта текст речи. — Вам выпала трудная, ответственная, но почётная, благородная задача. Дело в том, что тело Ильича взято... так сказать, на реставрацию... Но было бы неудобно и политически неверно прекратить доступ в мавзолей. Это прекрасная почва для слухов и враждебных домыслов...

«Неужто спёрли Кузмича? — нервно подумал Кривокорытов. — Не может быть».

— ...Так вот, Роберт, вам придётся полежать вместо праха. Справитесь ли? Сумеете ли воссоздать образ вечно живого Ильича, но вместе с тем и как бы неживого, то есть он, конечно, вечно живой, но в мавзолее он не совсем живой вечно живой, не так ли? На время работы переведём Вас на кремлёвское снабжение.

— Нужно подумать, — сказал Кривокорытов и решил про себя: «Ясное дело, спёрли».

— Да, системе Станиславского предстоит трудная проверка, но она выдержит, я уверен! Константин Сергеевич требовал, чтобы на сцене... всё было, как в жизни... Но мавзолей лишь в определённом смысле сцена... мне предстоит создать не совсем живой образ неживого... то есть, я хотел сказать, неживой образ вечно живого... или, точнее, живой образ не вечно... простите... вечно неживого!

Кривокорытов запутался и вспотел. На него в упор смотрели Начальники искусства и безопасности.

— Ну вот и прекрасно! — облегчённо закончил Генеральный секретарь и кивнул Начальнику безопасности:

— Отберите у товарища актёра подписку о не выезде, подписку о неразглашении, - и пусть обживает рабочее место...

Стояла чудная зимняя ночь. Около Спасской сопровождающие Кривокорытова лица отперли дверцу в стене и долго спускались вниз по мраморной лестнице. Затем шли по узкому коридору под площадью и вновь начали подниматся. Ярко освящённая крышка люка поблескивала надписью «Запасной выход». Офицер открыл её, и группа вылезла в мавзолее.

Суетились рабочие, откинув кузов саркофага, - проводили трубы микроклимата.

— Здесь, товарищ Кривокорытов! — рапортовал офицер охраны. Актёр оглянулся. Тошнотворный приступ тоски морозил душу. «Боги, боги искусства, зачем вы покинули меня! Неужели лежать в гробу по системе Станиславского?» — внутренне стонал актёр.

И лёг репетировать.

Он сосредоточился, положил руки: левую - плашмя на грудь, правую - чуть сжав в кулак. Скорбно расслабил веки.

— Великолепно! — раздался по радио, спрятанному под подушкой, голос Начальника искусств. — Но уж слишком живой. Нельзя ли немножко умереть?

Приказывал Начальник.

Кривокорытов подчинился.

— Так держать!

Доступ в мавзолей начался в 11 утра.

В интимном кругу обсуждали, что делать.

— Не лучшая находка, этот Кривокорытов.

— Идея! — воскликнул Начальник искусств, бешено вращая глазами. Столпившись, выслушали проект. Смеялись и гладили себя по животам.

* * *

Ваня Чмотанов сошёл в тихом Голоколамске. Душа его наслаждалась прекрасным зимним днём и покоем провинции.

Он прошёл через город. Рядом с развалившейся церковью стоял аккуратный чистенький домик. Из трубы шёл дым. «Нежданная радость - это я», — тщеславно подумал Чмотанов и свистнул. В окне мелькнуло лицо. Загремели засовом.

— Ванечка! — восклицала Маня. — Соколик мой необыкновенный!

Маняша была совершенно круглая по телосложению, курносая: она встречала друга в чудесной махеровой кофте цвета весенней лягушки.

Они расцеловались в дверях.

— А я, дура, думаю: заловили моего соколика, давно не видать.

— Нет, Маняша, жив твой соколик, прилетел с миллионами.

Маня раскраснелась и с истинно голоколамской страстью впилась в губы Чмотанова.