Марк Марциал - Эпиграммы

Силий, слава и честь сестер Кастальских,

Нарушение клятв народом диким

Мощным гласом громящий и коварство

Ганнибала, и пунов вероломных

5 Покоряющий славным Сципионам,

Позабудь ненадолго ты суровость

В декабре, что игрой нас тешит праздной,

И гремит там и сям рожком обманным,

И костями негодными играет.

10 Одолжи свой досуг Каменам нашим

И прочти благосклонно, лба не хмуря,

Книжки, что под хмельком от резвых шуток.

Ведь и нежный Катулл теперь посмел бы

«Воробья» самому послать Марону.

116

Цецилиан, когда тысячу дать попросил ты намедни,

Дней через шесть или семь долг обещая вернуть,

«Нет у меня», — я сказал, но ты, под предлогом приезда

Друга, теперь у меня просишь и блюдо и чаш.

5 Что ж ты — дурак? Иль меня дураком ты, дружок мой, считаешь?

Раз я в одной отказал тысяче, — пять одолжу?

Вовсе не пасынком, Галл, своей мачехи, судя по слухам,

Был ты, когда за отца вышла она твоего.

Все же, пока он был жив, нельзя было это проверить.

Умер, Галл, твой отец, — мачеха все же с тобой.

5 Пусть от подземных теней будет вызван сам Туллий великий,

Пусть даже Регул тебя взялся бы сам защищать,

Не оправдаться тебе: ведь та, что осталась с тобою

После отца, никогда мачехой, Галл, не была.

Ты на Ликиску написать стихи просишь,

Чтоб, покраснев от них, она пришла в ярость.

Хитер ты: хочешь ей один быть мил, Павел!

Где, от Випсаньевых близко колонн, сочатся ворота,

Где, отсырев от дождя, скользки каменья всегда,

Мальчику в горло, когда подходил он под влажную кровлю,

Острой сосулькой впилась, оледеневши, вода.

5 После ж, свершив приговор жестокой судьбы над несчастным,

В ране горячей его хрупкий растаял кинжал.

Где же положен предел своеволию лютой Фортуны?

Где же от смерти спастись, раз убивает вода?

117

Эту косматую ткань — питомку секванской ткачихи,

Что на спартанский манер мы эндромидой зовем,

В дар, хоть и скудный, но все ж в холода декабря не презренный,

Я посылаю тебе из чужеземных краев.

5 Борешься ль ты, умастив себя липкою мазью, иль теплый

Ловишь рукою тригон, иль запыленный гарпаст,

Или же в мяч, не тугой и легкий как пух, ты играешь,

Иль вперегонку бежать с Атою резвой пошел,

Сквозь этот плащ не проникнет озноб до потного тела,

10 И не проймет тебя вдруг резким Ирида дождем.

В этом подарке тебе нипочем будут ветры и ливни,

В тирской же ты кисее не упасешься от них.

118

Старенькой все называет себя Цереллия-крошка,

Геллия крошкой себя, хоть и старуха, зовет.

Если несносна одна, то несносна, Коллин, и другая:

Что смехотворно в одной, то тошнотворно в другой.

Что богов нет нигде, что пусто небо,

Вечно Сегий твердит. И прав он, ибо,

Отрицая все это, стал богатым.

Первые ласки снеся, но еще не смиренная мужем,

В глубь Клеопатра нырнув, скрылась в прозрачной воде,

Чтобы объятий бежать. Но беглянку выдала влага:

Видно ее было всю даже в глубокой воде.

5 Так за прозрачным стеклом перечесть ты лилии можешь,

Так не способен хрусталь нежную розу сокрыть.

Бросился я в глубину и насильно срывал поцелуи:

Струи прозрачные, вы большего не дали мне!

Вот пока ты все медлишь, не решая,

Кто второй в эпиграмме и кто первый

Из писавших по-гречески поэтов,

Пальму первенства, Муза, уже отдал

5 Каллимах добровольно Брутиану.

Коль, Кекроповым он пресытясь блеском,

Солью римской Минервы увлечется,

Пусть за ним буду, Талия, вторым я.

Всех до одной, Фабиан, схоронила подруг Ликорида:

Вот бы с моею женой ей подружиться теперь!

Берег Альтина морской, что поспорит и с дачами в Байях,

И Фаэтонову смерть некогда видевший лес,

Сола, краса всех Дриад, которую Фавн Антеронов

У Евганейских озер выбрал в супруги себе,

5 Ты, Аквилея моя, орошенная Леды Тимавом,

Где в семиустой струе Ки́ллара Кастор поил, —

Все вы под старость моим прибежищем будете тихим,

Если смогу выбирать место для отдыха я.

119

Если к тебе не ходил целый год я здороваться утром,

Знаешь, убыток какой, Постум, я здесь потерпел?

Дважды тридцать, иль нет — трижды двадцать сестерциев, верно.

Постум, прости, но дрянной тоги дороже цена.