Святитель (Велимирович): Кассиана

— Вы торопитесь, отче? — спросила девушка.

— Нет, нет. Я внимательно слушаю, — ответил отец Каллистрат. — До Литургии у нас еще целых два часа.

— Спасибо вам, сейчас я закончу. После этих двух печальных случаев я стала ненавидеть всех мужчин как обманщиков и лицемеров. И я дала няне слово, что больше не помыслю о браке, даже если совершится чудо и царский сын посватается за меня. Но, к несчастью, случилось еще одно искушение, я поверила и третьему. Сосед, хозяйский сын, с которым я вместе росла и ходила в церковную школу, начал за мною ухаживать. Я его решительно отвергла вначале. Знала его хорошо. Все Сараево его знало. Он больше любил дружить с турками, чем с сербами. Ибрагим, сын хаджи (мусульманский священник) из мечети Бега (большая мечеть в Сараево), был его наилучшим другом в пьянстве и в карточных играх. Эти двое были побратимы, да еще и зареклись, что один у другого будет главным сватом на свадьбе. Когда случался какой-нибудь скандал в Сараево, всем было ясно, что здесь замешаны Буле и Ибрагим. Их соединяли трактиры и разгул, а не крест и не полумесяц. Я его, отче, решительно отвергла. Знала, что он мошенник и картежник. Он и сам говорил, что мог бы за ночь проиграть все Сараево и две деревни впридачу. Чувствовала я, что он меня не любит, но сама сильно влюбилась в него. Ночи он проводил за картами. Попросил он, чтобы я переписала на него один магазин. Я сразу это сделала. Он продал магазин и откупился от тюрьмы. Я была так одурманена, что все имение отдала бы ему, если бы он потребовал. А он и не стеснялся просить всякий день. Наконец-то я поняла, что он обманщик. А сегодня, смотрите, он венчается с другой. Но я даю вам слово, что живым он не снимет венец с головы. Убью его в церкви, чтобы все Сараево содрогнулось, и все соблазнительницы устрашились. Да и чтобы… чтобы этот ваш Бог образумился и не омрачал этот мир, творя мошенников и жуликов.

— Дочь моя, — воскликнул Каллистрат, — ты богохульствуешь. Чем виноват Бог?

— Я больше не верю в существование доброго Бога. Существует только некий злой Бог, который помогает попиранию добра и процветанию зла. Когда-то я всем сердцем верила в доброго Бога и молилась, и пела в церковном хоре. Но человеческая неправда отвратила меня и от Церкви, и от Бога. Потому сегодня я хочу призвать к ответу этого Бога правды, и совершить праведную месть, и в вашей церкви пролить нечистую кровь этого обманщика. Я хочу отомстить и за себя, горбатую Юлию, и за всех горбатых девушек, чье горе усугубляют бессовестные люди.

— Умолкни и не богохульствуй более! — воскликнул духовник. — Существует добрый Бог правды, в которого ты истинно веровала, как и твои родители, доколе не попала в сатанинские сети. Существует Бог, но существует и сатана, противник Божий. Бог дал людям свободу, что бы следовать либо за Ним, либо за Его противником. Благой, праведный Бог не виновен в том, что твои женихи впряглись в сатанинский ярем, ни в том, что ты легкомысленно водила с ними дружбу и влюблялась в них. Ты же покайся за богохульные речи, которые произносила в святой день, передо мною, старым слугой Божиим.

— Не покаюсь и не откажусь. Сегодня я хочу быть богом над жизнью этого злодея и — моей. Простите меня, отче, за беспокойство.

Она поклонилась и вышла.

Каллистрат быстро написал записку и послал молодым, что не сможет их сегодня венчать. Юлия об этом ничего не знала.

Когда клепала (доска, по которой бьют колотушкой — Прим. пер.) христианских церквей пробили вечерню (при турках нельзя было открыто звонить в колокола), а хаджи с минаретов прокричали актам (Призыв к вечерней молитве — Прим. пер.), старец Каллистрат поспешил в старую сербскую церковь. Распутный город Сараево шел тогда играть и веселиться. И так будет продолжаться для отцов до полуночи, а для сыновей — до зари.

Для отца Каллистрата все это значило не более, чем стрекотание сверчков или уханье совы в ночи, — все эти городские игры и веселье. Он не одобрял и не осуждал такой жизни. «Существует два жизненных пути, — говорил он, — один путь мирской, а другой — монашеский. Те, которые идут мирским путем, не давали обетов в том, что они пойдут этим путем до смерти, а монахи дали обет идти предписанным монашеским путем до смерти. Потому мирские люди, когда испытывают разочарования на этом скользком пути, могут покаяться и выйти на лучшую дорогу, ведущую в жизнь вечную. Монахи же не могут испытывать разочарований или менять свой путь. Они могут только падать и вставать, снова падать и опять подниматься на этом пути». Так он думал, так и говорил.