Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Рассказывали мне, что заседания комиссии по моему воп­росу были бурными. Самих авторов провокации никто и не искал. В кулуарах называли имена Родионова — будущего министра обороны, Рыжова — работника орготдела ЦК и не­которых других. Но кто их знает? Не пойман — не вор. Сле­дующие два дня я не был на съезде. Мне сообщили, что ра­бота комиссии закончена, мошенники не обнаружены, про­вокацию осудили.

В ходе работы съезда было еще несколько эпизодов, ка­савшихся меня. Когда обсуждали состав комиссии по дора­ботке платформы КПСС, делегат Никитин с Украины внес предложение «избрать руководителем этой комиссии това­рища Яковлева Александра Николаевича, секретаря ЦК КПСС, который действительно, в нашем понимании, лучше видит те программные задачи, которые сейчас стоят перед партией».

Я вышел на трибуну и отказался.

Когда началось выдвижение кандидатов на пост Генераль­ного секретаря ЦК КПСС, делегат Ильин предложил «вклю­чить в список для избрания на пост Генерального секретаря Александра Николаевича Яковлева».

Я снова вышел на трибуну и отказался.

На совещании руководителей делегаций внесли предло­жение избрать меня заместителем председателя партии с тем, чтобы сохранить ее единство.

И снова пришлось идти на трибуну и отказываться.

После избрания руководящих органов были опубликова­ны результаты опроса, проведенного среди делегатов съезда до этих выборов. Опрос предсказал поражение Лигачева. По личному рейтингу все места между Горбачевым (лидер, рей­тинг 54,4) и Лигачевым (8,1) заняли политики из команды Пе­рестройки. Более того, в первую десятку возможных лидеров партии из ортодоксов попал только Лигачев. Но в ней оказа­лись и пятеро из фактически выдвинутых потом на долж­ность Генсека кандидатур, в том числе три имени, чей рей­тинг оказался самым высоким: Горбачев, Яковлев, Бакатин.

Конечно, съезд не сводился к разговорам вокруг моей персоны. Но полагаю естественным, что я остановился на эпизодах, касающихся меня, ибо это мои воспоминания и мои оценки. А во-вторых, было очевидно, что наиболее яро­стные противники Перестройки, сосредоточив свою критику на мне, на самом-то деле речь вели о Перестройке в целом. Сцепились фактически две партии. Только жаль, что органи­зационного размежевания не произошло. И в этом виноват в первую очередь я, если принять за исходную позицию тот расклад политических сил, который был летом 1990 года. На мой взгляд, тогда сложились благоприятные возможности для создания второй партии. Должен с горечью признаться, что проявил тогда личную слабость, не сумев оценить в пол­ной мере историческую необходимость такого шага.

Вернемся к съезду. В общем-то, на нем преобладали вы­ступления серые, безликие, бессодержательные. Что касает­ся руководства партии, то наиболее замшелые отчеты пред­ложили съезду члены Политбюро Лигачев и Крючков. Они клялись в вечной верности Перестройке и лично Горбачеву, но утверждали одновременно, что Перестройка должна но­сить социалистический характер, то есть предлагали новую химеру. Лигачев говорил, что он «поставлен в центр полити­ческой борьбы» за свою «неуступчивую позицию в отноше­нии подлинного социализма». Он бросал камни в огород Гор­бачева, не называя его по имени, критиковал Перестройку за «безоглядный радикализм, импровизации, шараханья», кото­рые мало что дали за последние пять лет Перестройки. Он, не колеблясь, включил общечеловеческие ценности в соци­алистические и тут же критиковал перестроечную политику за забвение классовых подходов. Все это было довольно скучно.

Конечно, были на съезде речи, идущие от разума, проник­нутые заботой о стране, ее будущем. Солидно звучали вы­ступления Бориса Ельцина, Давида Кугультинова, Леонида Абалкина, Геннадия Ягодина. Ельцин, кстати, сказал, что «на этом съезде стоит вопрос, прежде всего, о судьбе самой КПСС. Если говорить точнее, здесь решается вопрос о судь­бе аппарата верхних эшелонов партии. Вопрос стоит исклю­чительно остро. Найдет ли в себе силы аппарат КПСС ре­шиться на перемены? Использует ли он тот последний шанс, который дает ему этот съезд? Или да, или нет».

Прекрасно прозвучало выступление Михаила Ульянова. Он открыто бросил упрек «вечно вчерашним». Обнажая мышление подобного сорта деятелей, Ульянов сказал: «Эх, хорошо бы вернуться назад, к железной руке, к единообра­зию и однообразию, к стройным рядам, где никто и пикнуть не смел! Нет уж, упаси нас Боже от еще одной железной руки! Ничего эта рука, кроме крови, репрессий, реакции, нам не принесет. ...Мы хотим жить по законам и здравому смыслу».