Софья Прокофьева: Повелитель волшебных ключей. Астрель и Хранитель Леса

Шаркая жесткими подошвами, вошла тетушка Черепаха с большим серебряным подносом в руках.

– Кофе, Пачереха, наконец-то, – пробормотал Ренгист Беспамятный. – Придвинь стол к огню и оставь нас.

– Чай, а не кофе, – проворчала тетушка Черепаха. – Когда бы я успела сварить кофе, если ты велел сварить его только сегодня утром? Вот чай. Ты заказал его вчера. Как раз хорошо настоялся.

– Ступай, Харечепа, ступай, – равнодушно махнул рукой Ренгист Беспамятный. – Все равно…

Астрель помогла тетушке Черепахе придвинуть небольшой столик, расставить чашки. Цветной узор на столике стерся, лишь кое-где тускло поблескивал перламутр.

Астрель старалась не глядеть на руки тетушки Черепахи, морщинистые, древние.

– А ведь они были братья. Ренгист и Каргор. Ренгист и Каргор… – Голос тетушки Черепахи звучал глухо и заунывно, как осенний ветер. И хотя она всегда рассказывала одно и то же, всякий раз Астрель с волнением ловила каждое ее слово. – Братья… Они играли вместе. Вон в старом сундуке до сих пор лежат их игрушки. А когда подросли и возмужали, оба стали волшебниками. И оба влюбились в одну девушку. Говорят, краше ее не было никого на свете. Дождирена Повелительница Дождя. Так ее звали. Она полюбила моего господина, доброго волшебника Ренгиста. И они уехали куда-то далеко-далеко. Счастливые, молодые. Только с тех пор о ней никто ничего не слышал. Словно сгинула, пропала без следа красавица Дождирена Повелительница Дождя… (При этих словах сердце Астрель почему-то всегда сжималось от непонятной тоски.) Ох, давненько это было! Бегала я тогда босоногой девчонкой. А как исполнилось мне шестнадцать, нанялась я в служанки к господину Каргору. Недобрые дела творились в его Черной башне! А меня только смех разбирал, когда, бывало, влетит в окно летучая мышь или филин. Ударится об пол – и вот тебе знатный гость, весь в шелку да в бархате. Только глаза светятся, как угли в темноте. А потом в башне завелись какие-то голоса. Никого нет, а голос то стонет, то плачет. Слуги подогадливее разбежались кто куда. Ну а я что? Молода была да глупа, а платил господин Каргор щедро. Прислуживала ему как умела. Только с каждым днем становился он все злей да придирчивей, никак не угодишь. Однажды я что-то замешкалась. «Что ты тащишься, как черепаха! – закричал он в ярости. – Вот и стань черепахой, старой черепахой!» Он прочел какое-то заклинание, и вмиг кожа моя сморщилась, потемнела, на спине вырос твердый панцирь. Я превратилась в старую черепаху. Даже душа у меня постарела. Что делать? Я уползла в лес, и если бы не господин Ренгист… Как раз в те дни возвратился он из дальних краев. Одинешенек, без красавицы жены. Молчаливый, не по годам седой. И поселился в этой башне, заброшенной и унылой, под стать ему. Да, был он уже не тот, что прежде, как подменили. Но его еще не прозвали в городе Ренгист Беспамятный. Хотя уже и тогда, бывало, битый час все думает, хмурится, трет лоб, пока припомнит, что надо. Пожалел он меня. Начал читать заклинание, да вот беда, забыл посередке. Так и не смог победить до конца злые чары Каргора. Вот я и стала тетушкой Черепахой, вот кем я стала…

Тетушка Черепаха глубоко вздохнула, постучала своей жесткой рукой по твердому, как панцирь, переднику.

– Так и живу теперь на посмех людям, – глухо проговорила она, уже стоя на пороге. Закрыла за собой дверь, затихли ее шаркающие шаги.

Астрель снова взглянула в окно, и бледная звездочка на темнеющем небе словно уколола ее.

– Я еще помню, смутно помню какие-то заклинания, волшебные слова, – как во сне проговорил Ренгист Беспамятный. – Но что они значат, их тайный смысл, он ускользнул от меня, я все забыл…

– Не будем терять надежды. – Астрель припала к его плечу. Почему-то на миг ей представился белый парус далеко в темном море. – Нам ничего не осталось, кроме надежды. А вдруг ты вспомнишь!

– Да, да… – равнодушно пробормотал Ренгист Беспамятный. Веки его безвольно опустились, он снова погрузился в свою безжизненную дремоту.

– Отец! – взмолилась Астрель. Такое отчаяние звучало в ее голосе, что Ренгист Беспамятный вздрогнул и открыл глаза.

Мгновение он бессмысленно озирался по сторонам, словно стараясь понять, где он, кто рядом с ним.

– Я был далеко… – прошептал он.

Ренгист Беспамятный посмотрел на Астрель, взгляд его становился все пронзительней, глубже. Вдруг он заговорил, и по мере того как он говорил, голос его креп, обретал величие и звучность: