В 1981 году, как и в предыдущих, временами «проскакивают» в верхнем эшелоне советского руководства проблески отхода от жесткого идеологического ригоризма. Впрочем, это заметно больше у самого Брежнева, положение которого в партийной иерархии позволяло ему вести себя свободнее, не кланяться по каждому случаю священным иконам, решать вопросы прагматично и реалистически. Он, например, отказался повторить «1968 год» в Польше, для него характерны были безразличие к тому, чем занимаются коммунистические партии, неприязнь к разным международным с ними совещаниям, готовность идти на контакты с социал-демократией и т.п.
Впрочем, частично это можно приписать растущему интеллектуальному «обесточиванию» Генсека. У него уже мало до чего доходили руки (и мозги). Он почти лишился способности артикулировать свои мысли. Однако такие вещи, как отказ от интервенции в Польшу, - это его безусловная личная заслуга. Его упорно толкали, в том числе Гусак и Чаушеску, поступить «по-прежнему».
Ужесточался политический контроль над обществом, множились преследования за явный антисоветизм. В то же время удивительным образом ослабевала цензура над художественным творчеством, в литературе, в издательском деле. Эзоповский стиль становился настолько прозрачным, что подлинный смысл виден был «невооруженным глазом». Однако те, «кому положено», часто предпочитали закрывать глаза на эту, по сути, оппозицию «социалистическому» режиму. Власти, казалось, теряли уверенность в себе, в своей безусловной правоте, будто чувствовали приближение перемен.
Том включает личные наблюдения и размышления по поводу упадка страны, утраты ею жизнеспособности, восполняемой бутафорией и демагогией.
Раздвоенность сознания и двойственность самооценки делали все более трудным участие в циничной и безнадежной политической игре не только для автора записей, но и для все большего числа людей, причастных к политике и к общественной науке.