Неизвестно - Черняев 1981

Разговор в ЦК был сначала натянутый и нервный. Я наращивал аргументацию, причем жестко, оправдываться не собирался. И он «отошел», понял, что иначе - разрыв, а это для него - политическая гибель. Расстались в объятиях и вроде по-доброму. Но!.. Зачем нам нужна такая коммунистическая партия, которая ведет глупейшую политику с целью ликвидировать антиимпериалистический режим в своей стране, что общего такая партия может иметь с ленинизмом?! А ведь мы ее братской называем.

Вечером 5-го я ужинал еще и с австралийцами (ослепший Кленси и Саймон) в «Советской». И провожал их опять же в «Шереметьево». Хорошие слова и бесперспективность дела. Врал Кленси, прощаясь в аэропорту насчет того, что Слава Федоров, профессор и мой друг, действительно, питает надежду восстановить ему зрение в следующий приезд летом.

За ужином с канадцами состоялся очень трудный разговор. Каштан был вне себя, что ему не досталось слова в КДС. Он отказался выступать где бы то ни было еще. С трудом его уговорили члены делегации отдать свое выступление в «Правду», как, якобы, состоявшееся. Целый день срывал зло на референте Уласевиче (тот, бедный, терпел, не жаловался), отчасти - на Мостовце. Со мной он себе подобного не позволил. Но держался отчужденно. А я повел контратаку исподволь. Мол, встречи лидеров братских партий с нашими парторганизациями (да еще такими, как Московская, в которой одной только 2 миллиона коммунистов, а у Каштана, дай бог, несколько сотен во всей партии) - это прямое продолжение съезда. Это - великая школа интернационализма для наших коммунистов, для всего народа. Ведь речи друзей распространяются в 10 миллионах экземпляров, по радио и т.д. Считать зазорным такую трибуну - странно. Тем более, что ведь из 115 делегаций несоциалистических стран более сотни выступали именно на таких активах и митингах, и никому в голову не пришло обижаться. И т.д. в этом духе. Меня зло взяло - и я шел почти на провокацию. Однако, чем больше я говорил, тем больше он сникал, тем сильнее сияли его коллеги по делегации. А потом прекрасный Сэм Уолш (лидер Квэбекской КП) шепнул мне на ухо: хорошо, что ты все это выложил, нам это очень облегчит работу с ним дома...

Вот уже месяц длится зима. С начала съезда морозность нарастала. А теперь вот предстоящей ночью температура опустится до минус 20-ти. Это в середине-то марта!

За время болезни прочел, помимо всяких общественно значимых книг и растянутого наслаждения Аполлоном Григорьевым (проза!), «Третью ракету» Быкова (раньше почему-то ее пропустил) и «Войну» Стаднюка. Это - антихудожественное сочинение. Достаточно раскрыть любую страницу и прочесть любой абзац, чтоб убедиться, что возле литературы оно, как говорится, не лежало рядом. Но увлекает информативностью. Товарищ основательно порылся в архивах, побеседовал кое с кем из участников событий и сообщает то, что нигде так просто не прочтешь. О трагедии генерала Лукина, о Тимошенко, который у него вполне хороший, о Сталине и заседаниях Политбюро в июле 1941 года, о Якове Джугашвили, о генерале Жукове и о Мехлисе. Тенденция автора вполне откровенная. Он не реабилитирует Сталина и весь его стиль. Он не считает даже нужным это делать. Для него то, что делалось Сталиным, единственно возможное. Иного и представить (даже придумать) невозможно. Но, повторяю, любопытно. Несмотря на пошловатое философствование а 1а Толстой, что-то интригует в его рассуждениях. Тем более, что никто теперь никогда не сможет ответить на вопрос о том, «что было бы, если бы не было того, что было на самом деле» в 30-ых годах и в начале 40-ых.

В «Новом мире» № 12 повесть М. Колосова «Три круга войны». Война с позиций мальчишки, попавшем в армию после освобождения из оккупации в 1943 году. Но дело не в этом. А в том, как описывается война. Больше всего напоминает повесть Окуджавы, появившуюся где-то в 60-ых годах, которую нещадно долбали - за дегероизацию. Теперь это - привычное дело: олитературивать дневники рядовых участников войны. Это действительно то и так, как было на войне с миллионами солдат: куда-то бежал, как попало стрелял, пригибался, выполнял какие-то поручения, голодал, месил грязь, слышал команды, за которыми ничего не следовало, сам не понимал - участвует он в бою, раз вокруг все рвется и стреляет, или бой это где-то рядом и у других, а он случайно оказался в этом крошеве. Так как смысла во всех «движениях» его и его товарищей никакого не видно и никто ничего не в состоянии ни понять, ни объяснить. Действительно, и со мной так много раз бывало, даже когда я уже был командиром. Но про это почему-то неинтересно читать. Интереснее, как у Быкова, или Бондарева, или Бакланова - осмысленные бои, организованная батальность, хотя в ней видишь «белую нитку», придуманное, искусственную стройность.