Неизвестно - Черняев 1984

Для нас же, Международного отдела, полный тупик. Потому, что нам даже запрещено «разговаривать» с общественными, антиракетными силами, «дискутировать» с кем бы то ни было по поводу их идей. Ибо какая может быть дискуссия, если сидишь и повторяешь вышеупомянутую формулу. Значит, на нашем «участке» в этих движениях надо поставить крест и они будут развиваться теперь главным образом в антисоветском направлении: так как именно мы в глазах массы блокируем переговоры и ничьи соображения не хотим даже выслушивать.

Намекал Громыко на разных наших многочисленных комментаторов, которые «позволяют» и создают впечатления, что в Москве «есть и другие точки зрения», что «мы не уверены до конца (кое-кто во всяком случае) в правильности своей политики» и т.д.

Сделал Громыко почти открытый втык Пономареву: мол, встреча Черненко с Фогелем прошла правильно. А вот делегация, которая «потом выслушивала его идеи насчет того, чтобы заморозить ядерные средства по состоянию на сегодняшний день (т.е. при наличии уже поставленных ракет) и возобновить переговоры, не дала надлежащего ответа. Нахальство этого заявления тем больше, что оно было произнесено на другой день после того, как ПБ одобрило «деятельность делегации во главе с Пономаревым».

Проезжался он и вообще против «таких отношений» с социал-демократами, «называли, мол, их товарищами», «братание устроили», «даем сбить себя с толку», «строим иллюзии». А Фогель, мол, прямо заявил Черненко, что «они, социал-демократы, принадлежат к другой социальной системе», т.е. к какой? - к капиталистической!

Вот так-то! И все наши потуги смазаны. «Класс против класса». И один аргумент в политике - ракеты! В дипломатии тоже. И всякое такое «вмешательство» в эту линию подлежит запрету.

Словом, концепция ненужности Международного отдела, как и комдвижения, и всяких общественных движений «нового типа» просматривалась довольно отчетливо.

Звонил Б.Н. Я ему рассказал все это. Расстроился. Грозился обратиться к Черненко. Но. не сделает он этого, потому что знает, что не будет поддержан, а только вызовет еще большие подозрения, что хочет проводить какую-то «свою» политику.

Вчера, в субботу, пришлось ехать на работу. Лигачев просил помочь в сооружении международного куска речи Тихонова, которую он произнесет после переизбрания премьером на Сессии Верховного Совета.

(Еще о комиссии Громыко. Первым в дискуссии вылез Афанасьев, академик и редактор «Правды». И еще раз я убедился, что он легковесный, политический вертопрах себе во вред, да просто не умный человек).

Вечером был на Бродском, в Академии художеств. Много народу. 77-летняя дочка ходит по залам, всячески стараясь привлечь к себе внимание. Обогатился. И неожиданно было. Хотя Бродский известен с детства - и ленинианой и несколькими картинами в Третьяковке и по иллюстрациям, но цельное представление о нем - портретисте, и особенно пейзажисте получилось впервые. Времена года, воздух, пространство передает - не помню кто с таким мастерством и так захватывающе. А портреты - и частные, и политические - Фрунзе, Буденный, Ворошилов, и коминтерновцы вызывают смерч ассоциаций и раздумий.

Читаю Залыгина «После бури». Замысел не без умысла. Но по обилию и остроте политических и идеологических сомнительностей (а эпоха изображаемая та же) «Доктор Живаго» выглядит инкубаторным цыпленком. Пастернака мы сгноили за «Живаго», а Залыгина превозносим - и за мастерство, и за глубину проникновения, и за масштабность.

4 апреля 84 г.

Утром, заглянув в письменный стол, наткнулся на школьные тетрадочки образца 1930 года - мои дневники 1938-1940 годов - время довоенного пребывания в университете. Почитал, ощущение ошеломляющее - какая-то другая жизнь, совсем в другую эпоху. И, однако, это моя жизнь, моя предыстория, из которой я вышел в войну и в настоящее (с очень большими пустыми и бессмысленными промежутками, отнявшими годы). Кстати, некоторые события 1939 года, связанные со школьными друзьями, происходили вот здесь рядом с моим домом, в котором я сейчас живу.

Читал очередной «Раш Ма1сЬ», - статья о Черненко, которая начинается цитатой из Бисмарка. Он, мол, назвал Наполеона III « неизвестным ничтожеством». И далее - в таком же духе. «Голоса», конечно, подкидывают не только вот такие «цитаточки», они создают (или поддерживают) атмосферу вокруг него.

Во-первых, мол, временно (тоже больной как и предшественник). Во-вторых, серо и буднично. В-третьих, энтузиазма не вызвал, а подозрения насчет некоторого послабления «бывшим» при Брежневе породил.