Блохин Николай - Пепел

Подбежав к Государю, который спустился с подножки на перрон, все пятеро опустились на колени. Впереди – Александра Могилевская.

– Что вы, что вы, сестрички! Холодище-то какой, встаньте быстро.

Александра Могилевская, счастливо улыбаясь, за всех отрицательно покачала головой.

– Девочки, Я вам приказываю.

– Этому приказу мы не подчинимся, Ваше Величество, – еще шире улыбаясь, произнесла Александра Могилевская.

– Ну, тогда я вас прошу, – тоже улыбаясь, сказал Государь и подал ей руку.

Она приникла губами к Его руке и пока, на нее опираясь, поднималась, губ не отрывала. Остальные поднялись сами.

Так, как смотрела на Него эта девушка, на Него никто никогда не смотрел из Его подданных. Так смотрела на Него только Аликс, когда была невестой, и Он отметил, что они поразительно похожи. Из глаз светилось и необыкновенное счастье видения своего Царя, и темнело необыкновенное горе, что видение это уже «частного лица». Но счастье – перебивало, оно кричало, что никакого «частного лица» нет и быть не может, перед этими глазами всегда только Царь…

Он кивнул на вышитые буквы:

– Узнаю изделия Своей домашней фирмы.

– Да, – она улыбалась уже той улыбкой, шире и счастливей которой просто не бывает. – Это мне Ее Величество на именины преподнесла, они у нас в один день. А у подруг моих – шарфы. А зовут их – Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия.

– Вот как! – рассмеялся Государь. – Тоже, значит, О.Т.М.А.!

– Ага. А нас так в лазарете и зовут. Мы в лазарете местном имени Ее Величества, в одной смене работаем. Она его открыла, и когда в Могилев приезжала, всегда нас навещала. Она нас всех и взяла на курсы при лазарете в позапрошлом году. Я упросила Ее за всех, а то не брали.

– А почему ж не брали?

– По молодости лет.

– А… а сколько же вам лет?

– Сейчас нам всем по четырнадцать.

У Государя слегка приподнялись брови. Прекрасное лицо сестры Александры, похожее на лицо Его Аликс выглядело не меньше, чем на двадцать лет… Да, сестринская работа, если себя отдаешь ей целиком, а в этих девочках сомневаться не приходилось, детскость из лица выветривает быстро.

– А я еще школу нянь Ее Величества окончила в прошлом году, в Питере, когда в отпуске была.

– Видите, как здорово, – не сходящая улыбка с Царских губ тоже стала шире. – Кончится война, будете детей в приютах нянчить… да и ведь… уж недалек тот день, когда и своих… А?..

– Ваше Величество, – тут улыбка сестры Александры приобрела совсем другой смысл. – А ведь я все детство свое хотела замуж за Царевича Алексея выйти, когда Он вырастет.

– Вот как?

– Нет, я не Царицей хотела быть, я хотела быть Его женой. Я как увидела, как Его матрос на руках нес, то захотела сама Его носить, пока болезнь Его не пройдет. А как пройдет, думаю, составлю отряд из солдат, в нашем лазарете вылеченных, завоюем мы с ними, когда в Германию войдем, какое-нибудь герцогство, объявят меня мои солдаты герцогиней, вот и смогу я выйти замуж за Царевича.

Тут Государь рассмеялся:

– А теперь это был бы неравный брак для герцогини: Алексей ведь больше не Царевич.

– Ну ведь это же, как его… собрание…

– Учредительное?

– Ну да… оно ж монархию учредит, чего ж еще? А значит снова – Вы, Ваше Величество, кто ж еще? И, значит, Алексей Николаич снова Цесаревич. А?..

Мечущийся Алексеев, услышав Царский смех, поморщился и напрягся: «Ну где же этот шутов состав с Бубликовым?! И как же эти девки-то прорвались?! Ну, ни на что не способны!..»

Государь перестал смеяться и сказал тихо:

– Нет, сестра Александра, Я больше на престол не взойду. Никогда.

Прозвучало так, что глаза сестры Александры наполнились ужасом и этот ужас молча взывал, спрашивал: «А если мы, я и О.Т.М.А. моя, попросим? На колени встанем?!»

Молчаливое же двукратное покачивание Царской головы слева-направо, справа-налево было ответом. Полные жалости и сострадания Царские глаза говорили: «Нет, девочка, обратного хода нет. Этот поезд уйдет сейчас со Мной и назад не вернется, и другого не будет. Вот если бы ради тебя и таких, как ты?.. Но ведь те, кто будет «учреждать», они ж тебя за одно коленопреклонение твое – и растопчут! Если вместо подчинения Царю народ надумал уч-реж-дать, то нужен ли Царь?.. Нет, девочка… Была ты верной подданной, будь теперь верной при восхождении на свою Голгофу. А путь этот – каждому свой… не избежать… Давай вместе молиться, чтобы вынести его…»

То, что устремлялось из Царских глаз, успокоения нести не могло, но ужас растворило. Сестра Александра попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось, из каждого глаза поползло по слезинке: