Блохин Николай - Царское дело

Аж на шаг отступил иерей, столько сильных чувств взыграло в ее глазах. А когда потухло взыгрывание, одно в них устало осталось: "да как же можно подумать такое?.." Ее он исповедовал после детей и ощущал уже просто испуг, Господи, да как же мы действительно не разглядели, кто нами правит? А высоту нравственности их детей... он и предположить не мог, что такая существует. Сказать, что дай, Господь, чтобы все дети были таким же, как они, значит пустословить. Такое незлобие, смирение, покорность родительской воле, полное осознание, что все изломы их жизни - воля Божия, чистота в помыслах, полное незнание земной грязи все это привело его в полное изумление.

Алексей Николаевич никак не мог забыть свою старую проказу, как он подсунул мадам Тютчевой в ее туфлю (под столом сняла ее) клубнику. Иерей улыбнулся:

- Ну ведь не гранату же. И совсем не по-иерейски подумал, что этой старой интриганке можно было бы чего-нибудь погорчее клубники.

Масштаб невинности умных, развитых, созревших девушек просто потряс. Думал намекать ли им о грехах, чисто девичьих, им, может быть, неведомым, и не стал. Нету их! Правда, Татьяне все-таки задал вопрос, заглядывалась ли она на женатых мужчин. Она сначала даже вопроса не поняла и потом растерянно проговорила: Да нет же, конечно...».

Когда перед ним предстал сам Государь, его уже охватывал трепет. Двадцатиминутная беседа выявила один грех, который он сдал сразу:

- До сего момента не мог простить Рузского и вот теперь простил. Всех остальных простил давно. Да я написал, что кругом трусость, измена и обман, но, - пожал плечами задумавшись, - это я без осуждения, а просто факт констатировал. Мне изменили все. Посылаю Георгиевских кавалеров, которые штурмом 10 Измаилов возьмут, порядок навести, а они где-то на железной дороге застревают. Посылаю моих казачков, Империи опору, - а они красные банты одевают. Приказы мои не исполняются, связи нет. Раз я не нужен России, что же - на все Божья воля.

- Ну, а тех, близких вам, вроде Саблина, которые не разделили с Вами ваш арест, не осуждаете?

- Их?! Да ну что вы? Их-то за что ж? Они не предали, они просто не пошли на жертву. Разве можно с кого-нибудь требовать жертву?

И тут у иерея вырывается:

- Эх, Ваше Величество, какое благо для России вы бы сделали, если б дали в свое время полную конституцию. Вы бы исполнили желание народа.

Таких округленных глаз, растерянности и удивления вряд ли кто видел у Государя за всю его жизнь, да и вряд ли они в самом деле были.

Весь его облик как бы говорил: "Господи, помилуй, от кого я слышу такое?". Когда такое выкрикнет Керенский - это понятно, что ж ему еще выкрикивать. Но - батюшка? Настоятель их Феодоровского собора, символа Самодержавия?!

Видя такую реакцию, иерей смешался и проговорил, что он имел в виду, что ну тогда бы у власти остались.

Исповедник вдруг улыбнулся: «Значит, говорите, "желание народа..." Мне до отречения английский посол говорил, что я должен завоевать доверие народа. А я ему ответил, что мой народ должен заслужить мое доверие...» - сказано было так, что иерей поежился, - хотя оно у меня было к народу безо всяких требований с моей стороны. Что это трудно втолковать англичанину, я понимаю, но, если это нужно втолковывать русскому, что я понять не могу...

***

Иерей Афанасий видел перед собой Правителя, абсолютно уверенного в правоте всех своих государственных действий. И, глядя, сейчас в его тихо-задумчивые, умиротворенные глаза без лукавинки, вдруг начал осознавать абсолютную правоту всего, что изрекут уста хозяина таких глаз. "И чего, дурак, ляпнул про конституцию?.." И засвербило в голове: "На что похожа сия сценка? Будто что-то из библейского сюжета...". И тут же и ответ явился: «Да ведь это Иов праведный перед друзьями! А тот, кто стоит перед ним сейчас в качестве исповедника, в день Иова родился. И от всего облика нового Иова слышится: «Нет, я не нарушал Божьи постановления, все делал по совести, бескорыстно, с любовью и со страхом Божьим, но если Ему угодно сделать так как Он сделал, я благоговейно и безропотно принимаю Его волю». Слова кронштадтского праведника батюшки Иоанна, что Царь у нас благочестивый и праведной жизни, облетели всю Россию, эти слова знают все, их не забыли, но они никому не нужны. Адвокатская байка, что благочестивый христианин не может быть удачным правителем, - нынешним умам ближе.

Отвернувшись от солнца, он долго смотрел, как его юный исповедник под охраной ревсолдат играет со своим спаниелем, как тот, повизгивая, прыгает к ладони его поднятой руки.