Петров Александр - Созерцатель

– Вам это идет, вы в этом такой элегантный господин!

Я смотрел на ценник и охал:

– Дорого!

Тогда они звонили мне через две-три недели и приглашали в гости. Я выбирал торт полегче и приходил к закрытию магазина. Девушки запирали дверь, ставили чайник, выставляли чашки-ложки – и мы разговаривали. Оказывается, несмотря на красоту, а может именно благодаря ей, у них обнаружилась куча-мала проблем. Тут и конкурс на поездки заграницу, и домогательства мужской части начальства, и ревность мужей и болезни деток. Ну, поплачутся девушки в мою кожаную жилетку, попьют чайку, а потом вскакивают и радостно объявляют:

– А теперь померьте еще раз тот льняной норвежский костюмчик, который вам в прошлый раз понравился.

Надеваю, восхищаюсь и осторожно одним глазком читаю ценник. А там вместо двадцати тысяч – всего-то две.

– Ну как, – спрашивают, – эта цена вас устроит?

– Еще бы!

Одной из продавщиц, была моя Лора. Только удержаться там ей долго не удалось, наверное, возник конфликт с начальством. Она перешла в другой магазин той же сети, какой-то стоковый. Заработки на новом месте были гораздо ниже, а привычка одеваться хорошо осталась. Может быть поэтому, бедная женщина так азартно вымогала у меня деньги. Бедная, бедная Лариса. Нужно будет позвонить ей как-нибудь.

В магазине «Балтийский стиль» нас приняли как всегда с той естественной радостью, которую невозможно сыграть. В тот день работали шатенка Лена и блондинка Юля. Взглянув на девушек, Федор Семенович закрыл лицо, будто ослеплённый. Потом церемонно приложился усами к ручкам и, закатив глаза, осыпал дам витиеватыми комплиментами. Пока девушки закрывали дверь, накрывали на стол, старик прошелся по магазину и пальцами указывал на иконки и крестики-«голгофки», развешанные по четырем сторонам света. Девушки заметили это и сказали хором:

– А вы как думаете! Мы тут работаем в мусульманском окружении. Нам без святых никак.

– В таком случае это очень многое объясняет, – сказал мне старик, видимо, имея в виду мой рассказ по пути в магазин.

За пару часов девушки подобрали нам одежду из последней коллекции, поделились своими бедами, съели торт и выпили вино. В дверь несколько раз стучали соседки по торговому центру, такие же продавщицы, только менее эффектные. Старик рассказал о том, как он добился аудиенции и чуть не побил лицо одному героическому маршалу. «Нет, а чего он всюду кричит, что он выиграл войну! С кем? С собственным народом? Знаете, как его называли в армии? Мясник!» Потом поведал историю о своём блиц-романе с Шэрон Стоун, попойке с Микки Рурком и ссорой с Николасом Кейджем. На открытии «столовки» «Планеты Голливуд» познакомился с Патриком Суэйзи, поблагодарил его за фильм «Привидение» и напророчил, что тот умрет от рака, как человек светлый и добрый. Затем он встал и торжественно прочитал собственный стих: «…И синеву потряс пасхальный звон – Ты жив и ты непобедим, мой Третий Рим! – Стою сейчас на грани двух миров: – Один истлеет – а другой воспрянет, – Один меня убьет – в ином восстану – И в вечность перейду в объятия отцов».

– О, старая гвардия живёт и побеждает! – воскликнул я. – Как сказал бронзовый Король из мультика «Зачарованный мальчик» деревянному Боцману: «Ты еще крепкий старик, Розенбом!»

Старик иронично улыбнулся и победно обозрел диспозицию. Девушки порозовели, глаза их сияли, они улыбались, сверкая ровными зубками, по-деревенски подперев подбородки кулачками. И только резкий стук в дверь прервал наш праздник – вошел супруг Лены, бдительно осмотрел помещение и предложил развезти дам по домам. Старик встал, церемонно поклонился ему, представился и величаво пробасил:

– Какое сокровище досталось вам, молодой человек. Эти юные создания даже меня сумели развеселить! В их милом обществе я словно помолодел. Берегите их! Это наше национальное достояние!

Из магазина мы вышли в душные сумерки. На серо-голубом небе розовели перистые облака. Заливисто свистели скворцы, стайкой рассевшиеся по траве лысоватого газона. От ближайшего ресторана веяло ароматом жареного на углях мяса и душистых специй. Мне же не давала покоя одна строчка в его стихотворении, и я решился задать автору вопрос:

– Федор Семенович, а почему в стихотворении сказано «один меня убьет…»?

– Заметил, – пробурчал снова постаревший светский лев.

– Мне известно, что поэтам часто во время вдохновения приходят на ум пророческие слова.

– Не знаю, как насчет пророчеств, – сказал он медленно, – но сдаётся, нет у меня другого пути спасения души. Немало натворил я в этой жизни всякого-разного. – Он вскинул печальные глаза и сказал: – Спасибо тебе, Андрей, за этот вечер. Пожалуй, тебе я могу признаться. Уже много лет молю я Господа послать мне мученическую кончину. Понимаешь, я не боюсь мучений, увечий, пыток, не боюсь сдохнуть ночью под забором, истекая кровью. Одного боюсь – услышать от Спасителя на Суде самые страшные слова: «Отойди от Меня, делатель беззакония, во тьму кромешную!» …Потому что вижу себя по жизни именно таким вот «делателем». А у меня чисто эстетическое отторжение геенны. Знаешь, какой там смрад, какой мрак и ужас! Ты послушай! – Он извлек из кармана изящную записную книжку в синей коже и спросил: – Узнаёшь?