Лимонов Анатолий - Девочка Прасковья

— Паш, Паш! — позвал я ее, но Прасковья только промычала что-то невнятное и, еще больше съежившись, так и не проснулась.

Все лицо ее пылало, и дыхание тоже было горячим. Бедная, бедная моя Пятница, она же заболела!

Я пошел взглянуть на лес. Дождь прекратился. Ветра не было. На востоке едва брезжил рассвет. Облачность оставалась еще весьма плотной. А с земли наползал туман, постепенно разливаясь в бескрайнее молочное море.

Наверное, опять будет так, как в тот день, когда мы, проведя в пещере свою первую ночь странствий, надеялись на утренний прилет спасателей, да так их и не дождались... А это все означало, что и сейчас как минимум до полудня вертолёт за нами прилететь не сможет. И еще неизвестно, что будет после обеда. Может, снова пойдет дождь. Что же делать? Сидеть тут на горе и ждать развязки нет уже ни сил, ни желания. Развести костер, чтобы согреться, невозможно — все начисто промокло. Голод уже проник во все клеточки. Оставалось одно: собрать все свои силы воедино и совершить марш-бросок до заимки. А там, отогревшись, наевшись и отдохнув от всех ужасов прошедших дней и ночей, можно будет спокойно обдумать и план дальнейших действий. Тем более что Пашке срочно надо в тепло и принять лекарства.

Ход моих мыслей прервало появление девчонки. Лицо ее было сине-красным, опухшим, тело скорчено. Вид был похуже, чем тогда в пещерке у реки. Я подошел к ней и взял ее за ледяную ладошку. Удивился: тело горит, а руки стынут — скверное дело!

— Как ты? — спросил я.

— Что-то плохо... Дышать трудно... Вся грудь заложена... — прошептала девчонка и как-то болезненно посмотрела на меня. Куда только делась пронзительность ее взгляда! Недобрые предчувствия вновь противно заежились у меня внутри. Она дрожала и, несмотря на жар, все никак не могла согреться. Я отыскал в кармане прихваченные таблетки и протянул их девчонке.

— На-ка вот, прими... Станет лучше...

— Без воды не смогу... — виновато отозвалась Пашка и тяжело глотнула слюну.

— Пойдем обратно в гору, там есть вода.

Мы вернулись в царство холода. Я нашел ручеек по звуку капели и, подставив ладони ковшиком под крупные капли, набрал так немного водицы. Пашка положила в рот таблетку панадола и запила ее водой из моих рук. Так она приняла три таблетки от жара и простуды. Засунув озябшие ладони себе под мышки, я дернулся от холода и сказал:

— Уже светает, Паш, а давай-ка рванем отсюда на заимку! Тут не так уж и далеко. Часика за три доберемся. Все одно, туман не скоро развеется, а погреться нам тут совсем негде. И есть ужас как хочется! Ночь отняла у нас много сил. Тебе надо подлечиться. Сейчас бы чайку горячего с травками — вмиг бы самочувствие улучшилось!

Прасковья согласилась. Она дала бы согласие на что угодно, лишь бы поскорее вырваться из этого опостылевшего холодильника. Кое-как перебравшись через хребет, мы двинулись к холму, чтобы оттуда наметить нужный курс к избушке. От таблеток Пашке стало получше, и она пошла веселее. Влажность усилилась, туман сгущался, но мы уже ни на что не обращали внимания...

МОМЕНТ ИСТИНЫ

Путь к заимке превратился в целое испытание. Уж и не знаю, сколько времени мы до нее добирались. Мне казалось, что эта дорога уже никогда не кончится. До холма дошли без особых проблем. А вот дальше начались сложности. Туман сгустился, стал накрапывать дождик. Солнца абсолютно не было видно. В каком-то полумраке мы брели по лесу, превращенному вчерашней бурей в настоящую полосу препятствий. И хорошо еще, что по левую сторону хребта дров было наломано гораздо меньше, чем справа. Горы все-таки приняли основной удар на себя. Но все равно завалов стало вдвое больше, чем тогда, когда мы тут шли два дня назад. Места стали совсем неузнаваемы, и я очень боялся, что мы собьемся с пути и никогда не найдем заимку. После отдыха на холме Пашка опять скисла. Силы ее оставили, снова подскочила температура. Ее то знобило, то кидало в сильный жар. Мучили кашель, насморк и тупая тяжесть в груди. Идти ей было очень тяжело. Девчонка буквально задыхалась, словно мы шли не по прохладному лесу, а брели по раскаленной пустыне Египта. Перерывы на отдых стали частыми. Пашка поднималась с каждым разом все труднее и неохотнее, ей хотелось лишь лечь и согреться. Я помогал ей, как мог, поддерживая и руками, и словами. Однако болезнь брала свое, и это здорово меня тревожило. Ведь Прасковья могла угаснуть в считанные часы! Хоть она и держалась молодцом, иногда даже пыталась улыбаться в ответ на мои шутки, но я заметил с каким трудом все это ей дается! Я шел и тихонько молился святым Георгию и Параскеве, чтобы они помогли нам поскорее добраться до избушки или не дали хотя бы сбиться с пути. А уж в избушке нас ждало тепло, там царил покой, имелись еще кое-какие таблетки, еда... Есть хотелось невыносимо, но я тогда впервые в жизни как-то не обращал на это особого внимания. Все мысли были заняты Пашкой и молитовками. Помощи-то ведь нам ждать неоткуда, по крайней мере, до вечера — разве что повезет и мы тут случайно наткнемся на охотника, геолога или же на самих спасателей, но в это что-то уж никак не верилось... Одна лишь маленькая избушка была тут сейчас для нас всем, самой дорогой и желанной. И я был бесконечно благодарен тем людям, что оставили ее для одиноких заплутавших путников! Слава Богу, мы не сбились с пути и вышли к заимке лишь на небольшом отдалении от нее. Последние сотни метров мне уже пришлось тащить девчонку на себе. Вконец измученные мы с превеликим удовольствием снова ввалились в избушку. Здесь ничего не изменилось. Хлипкие половицы то ли печально, то ли, наоборот, радостно заскрипели, приветствуя нас. Похоже, заимка все же была счастлива снова оказать помощь людям. Мы вновь увидели железную печурку в углу, стол у окошка и... улыбки журнальных звезд... Остро почувствовался запах покоя и уюта, такой сладостный и волшебный, такой неожиданный после пыльной избы в ночном поселке-призраке, после ледяных залов черной горы, после гнилой духоты промокшего покалеченного леса...