Лимонов Анатолий - Клад отца Иоанна

Луга постепенно перешли в молодой соснячок. Сразу же запахло смолой и хвоей, а под колесами повозки стали потрескивать сухие сучья и шишки. Такие милые и знакомые запахи, звуки... Какие-то восторженные чувства бередили мою душу. Я дышал полной грудью и улыбался:

- Помнишь, Паш, как я по такому лесу скакал в одних обмотках?

Девчонка улыбнулась и легла в повозке.

- А у вас тут прямо, как на Урале! - продолжал я. - А биргашей много?

- Скоро узнаешь, - отозвалась Пашка, любуясь букетом и нюхая нежные цветочки лилий.

- А я мазь забыл взять... Ну, ничего, на Урале не слопали, думаю, и тут не осилят, а на пару литров мне похудеть не помешало бы! - пошутил я.

Прасковья улыбнулась и закрыла глаза. Я осторожно положил ладонь на ее горячую косичку:

- Устала?

- Угу.

- Много работы?

- Да нет, просто рано встала сегодня. Боялась тебя прозевать... Пока вот с Петькой договорилась. Дни такие длинные стали, что на них, порой, и сил просто не хватает... Сегодня уж что-то очень жарко. К грозе, наверное... Синоптики обещали по области дожди.

- Да, печет тут, как на Красном море! И зачем только люди на юга пускаются? А тут чего плохого? Вон красотища какая кругом! А воздух!

- Долго добирался?

- Часов шесть, с двумя пересадками.

- Ничего, сейчас приедем в лагерь, сходим на озеро... Вода будет, как парное молоко... Потом картошечки запечем...

- Да, вот это неплохо бы! - радостно вздохнул я и поглядел на деревья.

Там, среди ветвей, резвилась рыжая белочка-проказница. Прасковья замолчала. Похоже, она задремала.

- Милая моя, хрупкая Пятница, - подумал я, любуясь ее лицом, тронутым свежим загаром, и снова отметил, как волнительно и неудержимо расцветает девичья красота. Точно так, как оживает, становится все ярче, пестрее и прекраснее летняя природа.

- Но! Чего тащишься! - крикнул возница, хлопая вожжами.

- Да тихо ты! - шикнул я на него.

Петр удивленно оглянулся и спросил уже шепотом:

- Что, заснула?

- Ага, - кивнул я.

- Бедняга, хлопочет, как ласточка, с первыми лучами солнца... Везде успевает и хочет побольше сделать. Она ведь староста лагеря!

- Ого! - искренне удивился я. - Строгая?

- Ну что ты! Она нам как старшая сестра... Очень добрая и веселая! Никого не обижает.

- Скоро приедем?

- Еще несколько километров осталось. Зоська вот упрела, плетется как эта... зараза...

- Ладно, пусть тащится, не будем будить старосту...

- А ты правда с ней был там? - вдруг спросил Петька.

- Где? - переспросил я.

- Ну, там, в горах...

- Угу.

- Здорово! Счастливый... - вздохнул возница.

- В смысле? - не понял я.

- Да так, вообще... - уклонился Петр от ответа и, отвернувшись, осторожно хлопнул вожжами по бокам кобылы.

Но Зоська его позыв проигнорировала.

Что он имел в виду, этот загорелый возница? То, что я был в горах, или то, что я был там именно с Пашкой? А вы как думаете, ребята?

Вскоре лес расступился и по правую сторону от дороги открылась панорама большого села, раскинувшегося за небольшими заболоченными зарослями кустарника. Дома утопали в пышной зелени садов. Кипели и пенились белые кроны рябины да калины, цвели сирень, жасмин и акации. За селом, к самому горизонту, уносилась изумрудная гладь полей. Увидев родные просторы, Зоська оживилась и резво припустила по дороге, ведущей в гору. Когда мы поднялись на высокий холм, то перед моим взглядом предстала следующая величественная картина: на этой, главенствующей над всей округой высотке, стоял старый храм, окрестности которого, правда, бурно заросли кустарником да бурьяном. Когда-то здесь шли праздничные службы и звон колоколов был наверняка слышен за много-много верст, и местные жители, и проходящие путники еще издали видели церковь, гордо представившую под солнечные лучи золото своих куполов. И было как-то дико и обидно видеть дом Божий в таком запустении: полуразрушенный, грязный, забитый мхами и травами, увитый вьюнками, он теперь стыдливо выглядывал из густых колючих зарослей, как бы не желая более открывать миру свою кричащую непристойную наготу и безобразные надписи на стенах. У меня невольно сжалось сердце.

- Да как же так можно, с храмом-то Божиим! - воскликнул я в сердцах. - Ну нет, держись, старина! Георгий-то толстый и Прасковья-Пятница приехали сюда не отдыхать, а чтобы помочь вернуть тебе былую славу и величие! И рано или поздно твои колокола вновь разбудят всю округу, разомлевшую в знойном мареве безбожия! Воодушевленный такими мыслями, я приподнялся в повозке, чтобы получше разглядеть окрестности храма, и невольно разбудил Пашку. Она вздрогнула и, поняв, что надолго заснула, быстро поднялась, виновато и растерянно завертела головой.