Только он выкрикнул последнюю фразу, лес огрызнулся длинной очередью из «калаша». Она скосила траву над головой Кобрина, перепрыгнула на фюзеляж вертолета, из кабины пилотов брызнули стекла.
— Серьезные ребята, — уже самому себе тихо сказал Кобрин.
Ему вдруг подумалось, что вот так и нужно защищать свою землю, не давая врагу даже подняться. И очень хотелось не отстреливаться, а пожать руки этим неизвестным защитникам. Там, в Москве, где ему приходилось воевать со свинячьими мордочками (как он называл денежных и политических воротил) он делал это с удовольствием. Он искренне помогал им убивать друг друга. Он не испытывал угрызений совести и не содрогался от сострадания, когда они с Осинским посещали похороны павших в борьбе за ограбление народа товарищей и конкурентов. Он стоял со скучающим видом за спиной босса, которому приходилось вымучивать из себя скорбное лицо, наблюдая, как увешанные изумрудами, бриллиантами и золотом вдовушки с воплями падали на гробы, а товарищи по оружию давали клятвы найти и отомстить. Никто никого не искал. Никто. Товарищи тут же делили порцию павшего между собой, если ее не забирал еще более сильный целиком. А вдовушки уезжали развеяться куда-нибудь на Карибы, где их облизывали бронзовые мальчики-альфонсы, и где их предусмотрительные мужья откладывали баксы на черные деньки, если вдруг народу опять что-либо не понравится.
Стоишь над гробом такого вот «товарища», как на скотобойне, и вспоминаешь, каким еще три дня назад он был крутым. Он был ХОЗЯИНОМ ЖИЗНИ! Причем хозяином жизни всех, так он считал. Но на поверку оказалось, что даже своей жизни он не хозяин. И какой бы шикарный памятник ему не поставили на самой дорогой и престижной кладбищенской аллее, о нем уже через год, а то и раньше никто не вспомнит. Даже родственники.
Ах, как хотелось бы Кобрину взглянуть на тех, кто сейчас «партизанит» из леса! И пока он задумчиво смотрел на рацию, прежде чем отдать команды по номерам, кому какой подавить сектор обстрела, куда жахнуть из гранатомета, за спиной жахнул вертолет! Огненными брызгами и кусками искореженного металла машина последний раз поднялась в небо, а здоровенный кусок одной из лопастей очертил на небольшой высоте невообразимую, какую-то спиралевидную дугу и срезал вершины нескольких елей. Там и упал, где-то у края поляны. Вот, наверное, Маккаферти сейчас злорадствует. После взрыва вертолета Кобрин понял, что «партизаны» живыми их отсюда не выпустят. И мысли его тут же нашли подтверждение, когда один из его бойцов не выдержал и, согнувшись пополам, побежал в сторону леса. Точный, снайперский выстрел тут же уложил его обратно в траву. Стреляли, правда, как показалось Кобрину, не на убой — в плечо. Или уж показалось?
— Не высовываться! — крикнул он в рацию.
— Первый, что дальше?! — позвал его кто-то, и в этот момент наступила тишина.
— Не стреляйте покуда! — наверное так звучали иерихонские трубы.
Но это был голос человека, который, поднявшись во весь рост, шел к центру поляны со стороны опушки. Огромный седовласый здоровяк, будто ожили былинные богатыри.
— Не стреляйте, сынки, разговор есть! — трубил он.
Кобрин опомнился и тоже буркнул в рацию:
— Не стрелять, говорить с ним буду я. Доложите, как поняли.
Стали отзываться по номерам. И Кобрин старательно считал их. Вроде, все живы. Молчат только двое. Видимо, тот нервный, которого зацепили, и... Маккаферти. В том, что он жив, Кобрин не сомневался, но чего от него ждать?
Егор Васильевич Корчагин, размашисто шагая к центру поляны, где дымили останки вертолета, Маккаферти не заметил. А у того чуть не остановилось сердце, когда в двух метрах от него проследовал человек, у которого и рост и ширина в плечах были одинаковые. Он даже забыл, что у него есть подаренный Осинским «Стечкин». «Это что, особая сибирская порода русских?» — с ужасом подумал он, представив себе, что это не единичный экземпляр. И все виденные им по всему миру «качки» разом померкли в его глазах, отказывавшихся верить природным габаритам сибирского лесоруба.
На своем месте крякнул от увиденного и Кобрин. Но ему, в отличие от Маккаферти, необходимо было подняться навстречу гиганту для ведения переговоров, что он и сделал, ощущая на себе скрестившиеся невидимые лучи оптических прицелов.
— Здравствуй, сынок, — дружелюбно поприветствовал бывшего майора Егор Васильевич.
«Здоровей видали», — хотел по привычке задиристо ответить Кобрин, но не смог, потому что здоровее-то он как раз и не видел.
Читать дальше