Козлов Сергей - Дежурный ангел

Трокин начал отходить в сторону, стараясь всех четверых держать на прицеле.

- Вы мне тут хоть чё говорите, а крыша у меня на месте, и если вас эта бабка наняла, то номер не прошёл. Я всё равно сюда вернусь...

- Тро-ки-и-ин! - это крикнул запыхавшийся Пушинский, что бежал по кладбищенской аллее. - Дё!.. Дёргаем отсюда! С бабкой целый взвод ветеранов приехал! Эти!.. Афганцы, мать их!.. Она - мать их! Дёргаем!

- Ты чё, не врубаешься, меня тут тоже в кольцо взяли.

- Кто? - остановился Пушинский, который не видел никого, кроме пятящегося Трокина.

- Рефлексы твои, придурок!

- Это... Пошли, пошли отсюда от греха подальше, - потянул напарника за рукав Пушинский.

Так и пошли они в сторону нового кладбища, поочередно озираясь. На новом кладбище всегда можно было тяпнуть рюмку-другую в компании Василия. Трокин, смачно приправляя речь нецензурщиной, рассказывал, с кем ему довелось сейчас повстречаться, а Пушинский с опаской поглядывал на товарища, сетуя на то, что в рукаве у него нет заветной чекушки. Когда скрип снега под их ногами и матерки Трокина растаяли в морозном воздухе, на столик у Колиной могилы соскользнули белки. Условный рефлекс был устойчив. А потом на аллее появилась тётя Анфиса, как всегда - абсолютно одна. Да и кто в такой мороз поедет на кладбище?..

* * *

Мы подобрали тётю Анфису на остановке. Что-то в этот день у автобусников не срасталось. Рейсы задерживались. Мы же ездили проведать отца, бабушку и недавно убитого племянника Алёшу. В машине было свободное место, и мы позвали тётю Анфису к себе. Не привыкшая быть кому-то обузой, она долго отказывалась, но потом, узнав мою маму, всё-таки согласилась.

- Только до города меня подбросьте, а там я сама, - переживала она.

- Двадцать седьмой год на кладбище ездишь? - уточнила моя мама, которая знала её ещё по работе в областной больнице.

- Да, вот новый начался... В этом-то году хоть тепло зимой. В прошлом страшные морозы были. Я одна на целый автобус как барыня ездила.

- Каждый день? - спросил я.

- Два дня не ездила. Болела сильно.

- А как твои белочки? - спросила мама.

- Нет белочек. В прошлом годе ещё не стало. Наверное, застрелили всё-таки те мужики... Я хоть просила Колю, чтоб он их поберег, но, видно, застрелили. Время такое, не только белочек убивают...

- У меня вот внука убили, - горько согласилась мама.

- Сколько годков-то было? - переключилась на чужое горе тётя Анфиса.

- Двадцать один... Зарезали на улице. Ничего не взяли, просто зарезали...

- Господи, что же делается-то...

Далее до города ехали молча. Мы высадили тётю Анфису прямо у дома. После долгих «спасиб» она вдруг наклонилась в салон и сказала:

- А тех двух мужиков потом нашли замёрзшими. Пьяные замёрзли. И ружьё при них.

- Она кто? - спросил водитель, который не знал историю тёти Анфисы.

- Мать солдата, - ответил я на все вопросы.

ПЕРВОЗВАННЫЙ

(Ангелы плачут)

А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.

Мф. 7, 26-27

Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им. Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него.

Лк. 18, 15-17

1

А еще было небо. Серое, как мамины глаза. И у Андрейки они тоже были серые. А ещё были Ангелы. Андрейка видел Ангелов. Ангелы же умильно радовались, что он не видит страшного рычащего сонма бесов, заполняющего пространство в поисках легкой добычи. Андрейку бесы боялись и держались в стороне, потому что, как и по возрасту, так и по состоянию души, мальчик был безгрешен. В свои пять лет Андрейка слыл в поселке «блаженным», обычно он смотрел на небо, наблюдая, как «работают», а правильнее сказать, служат Ангелы.

Одетый в вечное драное пальтишко, из-под которого торчала грязная изношенная футболка, - и не потому, что мать, Алевтина Сергеевна, не следила за сыном, просто ничего другого одевать он не хотел. Зимой и летом - в кедах и спортивных штанах. Стирала она ночами, украдкой, но менять одежду сын не хотел. Уж вырос давно из всего, но упрямо надевал прежнее. Сменить согласился только кеды.

- Давай обновы купим? - уговаривала мать.

- Зачем? - удивлялся мальчик с такой искренностью, что на глаза матери наворачивались слезы. Она отворачивалась, уходила, шепча: «Горе ты мое луковое или радость?»