Козлов Сергей - Дежурный ангел

Три года после того было спокойно на Руси. Хоть и коварны печенеги, хуже греков, но Илдей сдержал слово. А может, помнил стоявшего посередь Трубежа улыбающегося Никиту? Тело Кегела унесла река в порубежные земли, чтоб и там знали, как на Руси встречают наглецов-гордецов. Чтоб знали, что остались ещё на Руси богатыри, пусть и не такие приметные, как почивший недавно Добрыня, про которого народ уже стал складывать песни былинные. И про Никиту, как водится, сложит. И про стольного князя Владимира, прозванного Красным Солнышком, а позже просиявшего в лике святого, равноапостольного.

И потому еще, что жил в те времена в Посаде киевском Никита по прозвищу Кожемяка.

БЕЛОЧКИ-СОБАЧКИ

Двадцать шесть лет изо дня в день она приезжает сюда. В стужу и в зной, в дождь и в грозу, при социализме и при капитализме и при любом другом строе, который могут придумать люди, она приедет сюда, пока её сердце будет биться. Она приезжает на кладбище на могилу сына Коли, тело которого привезли в цинковом гробу в далёком 1980 году из далёкого Афганистана. Зовут её тётя Анфиса. Так уж повелось с тех пор, когда она работала санитаркой в областной больнице. Так её звали больные, так её зовут сослуживцы и друзья Коли, так её зовут кладбищенские работники и все, кто её тут знает. Так зовёт её даже бомж Василий, похмеляющийся на могилах поминальными стопками, хотя по возрасту он не младше. Никого из родных, кроме Коли, у неё никогда не было и теперь уже точно не будет. Тётя Анфиса - маленькая худая женщина в пуховом платке, старом синтепоновом плаще, а седой она стала ещё двадцать шесть лет назад. Ранним утром она ежедневно приезжает на кладбище и к полудню уезжает.

Она настолько слилась с кладбищенским пейзажем, что стала своей для крикливых сорок, галок, мрачных ворон и суетливых белок. Особенно для белок. Когда она сидит на покосившейся скамеечке у могильного камня, две-три, а то и целых пять белок снуют вокруг неё по ближайшим веткам, по могильным оградкам и прямо по её рукам, которые щедро делятся с ними нехитрой снедью.

Прошлая зима была особенно суровой, несмотря на разговоры о глобальном потеплении. Мороз минус сорок держался больше двух недель, а чуть дальше на север - переваливал за отметку минус пятьдесят пять. И хотя несколько раз рейсы автобусов на кладбище отменяли из-за холодов, тётя Анфиса добиралась на попутках. И что согревало ее, когда она сидела там два-три часа, тогда как даже ко всему приспособившиеся бездомные дворняги, скуля, поджимали лапы?

На могилу Коли в эти мёрзлые дни вслед за тётей Анфисой слетались-сбегались птицы и звери со всей кладбищенской округи. А белки залазили прямо в сумку, с которой она неизменно приезжала. Тётя Анфиса не возражала, не позволяла им лишь трогать орден Красной Звезды, который всякий раз привозила с собой и тоже выкладывала на стол. Орден осторожно обходили стороной даже падкие на всё яркое вороны. Ночью, если небо не было затянуто облаками и тучами, тётя Анфиса смотрела в окно на звёзды, пытаясь отыскать среди них Колину. А в другое время у нее всегда была с собой его Красная Звезда.

* * *

Помимо сорок, ворон, воробьёв, синиц, снегирей, белок притрусила в тот день вся кладбищенская собачья стая и расселась возле ограды, выжидательно виляя хвостами.

- Вот, Коля, сколько у тебя гостей, - приговаривала тётя Анфиса, раскладывая для них еду.

А Коля в тельняшке и десантном берете улыбался всем с фотографии на памятнике.

Но собаки, не дождавшись своей порции, вдруг опрометью рванули, петляя по узким проулкам мёртвого города. К могиле Коли приближались два мужичка в тёмных тулупах. У одного из них в руках было ружьё. Второй пьяно похохатывал, часто махая рукой в сторону тёти Анфисы. Оба они перебивались случайными заработками в ритуальном сервисе, а в эту зиму подписали договор на отстрел бродячих собак. И хотя полагалось это делать ночью, потому как такую работу должны выполнять лишь специальные службы, им нравилось разудало бродить по кладбищу с оружием днём, тем более что в такие морозы, кроме тёти Анфисы, никого здесь не было.

- А белочек на целую шубу, - лопотал Пушинский, тот, что был без ружья.

- Всякая копейка в кассу, - соглашался Трокин, который был в этой команде за главного.

- Деньги и «пузырёк» надо с хозяйки взять. Вот я в перестройку дурак был, в свой завод ваучеры вложил, а он обанкротился. А хозяйка наша, проныра, в землю для мёртвых. Кто ж знал, что время такое урожайное будет, - кивнул Пушинский на бесконечную рябь могильных холмов.