Козлов Сергей - Бекар

Ещё год назад Василий не замечал тихую Аню Гордееву. Нет, не то слово. Замечал, конечно, но увидел её по настоящему только 1 сентября этого года, когда она опоздала на линейку. Десятиклассники «пристреливались» друг к другу после лета, иронически поглядывали на суетящихся учителей, деловито крутили в руках мобильные телефоны и делились последними новостями. И вот, когда физруки и преподаватель ОБЖ с трудом построили всех и уже должен был появиться директор, из-за угла выбежала Аня. Увидев строй, она резко остановилась, выискивая глазами своих. И Морозов опять не обратил бы на нее внимания, если б не присвистнул стоявший неподалёку Брагин из 11-го «Б». Василий проследил взгляд Брагина, который восторженно и липко скользил по Аниной фигуре.

Порыв ветра поднял за её спиной русую волну длинных волос. Казалось, ветер подхватил их и замер в своём движении, чтобы ощутить эту чудесную шелковистость и слиться с ней по всей длине волос. Такие волосы у нынешних девушек даже в глубинке были редкостью. А ещё ветер так облепил фигуру Ани лёгким платьем, что Василий поймал себя на мысли: ему тоже хочется присвистнуть вслед за Брагиным. Устыдившись этого, он опустил глаза, но буквально через миг уже приветливо махал Ане рукой: мы здесь! И вот она рядом, благодарно коснулась его плеча: мол, спасибо, помог найти своих. А ученик десятого класса Василий Морозов вдруг перестал слышать многократно усиленный динамиками голос директора, да и всех вокруг, пытаясь определить, объяснить себе совершенно новое чувство, возникшее в присутствии рядом Ани Гордеевой. Чувство было похоже на мимолётную вспышку, из тех, что ярко высвечивают душу, и не находится тогда разумного толкования этой запредельной, мистической эйфории переживаемого человеком момента. Миллион пронёсшихся в голове недосказанных мыслей закончился неожиданным восклицательным знаком: Василий понял, что с этого момента Аня для него значит много больше, чем все окружающие.

Ему захотелось заглянуть ей в глаза, и он робко повернул в её сторону голову, составляя на всякий случай в уме дежурную фразу. И (о чудо!) фраза не понадобилась, Аня тоже повернулась к нему — брызнула из-под прищуренных век приветливая лазурь, — улыбнулась, и слова в этот миг перестали что-либо значить. В доли секунды Василий запечатлел в своём сердце образ девочки, именно в сердце, даже почувствовал, как ее облик там отразился и запомнился. Весь, до последней пушинки на щеке и маленькой родинки под правым ухом. Отозвался в сердце и тёплой волной нежности вернулся в мысли.

Аня смотрела уже на основное действо школьной линейки, а Василий ещё некоторое время любовался её профилем, и только сейчас заметил, что с другой стороны навстречу ему смотрит Витя Брагин, и рядом с ним ухмыляется его закадычный друг Макс Вознесенский.

Парочка эта, не разлей вода, слыла в школе отменной шпаной ещё с начальных классов, но при всём том учились Брагин и Вознесенский неплохо, ибо другого им не позволял родительский статус. Отец Брагина был директором муниципального торгового предприятия, а у Вознесенского — не последней шишкой в местной администрации. Не говоря о повальных пропусках уроков, Витя и Макс были всегдашними организаторами маленьких катаклизмов — от взрыва петард в школьном туалете до массовой драки после дискотеки — и водили дружбу со шпаной настоящей, которая есть в каждом населённом пункте. За эту дружбу они платили родительскими деньгами в ближайших кафе, ночным извозом на отцовских иномарках, а взамен имели угрюмую и вескую поддержку братвы в проблемных ситуациях. Какое-то время Василий находился в ближнем круге их компании, его ценили за ум (это не правда, что там признают и уважают только тупую силу), а также за то, что он может, как Шарапов, и Чайковского, и «Мурку» «сбацать». Сам он не напрашивался, но как-то раз его позвали, и он пошёл. Пиво, карты, разговоры о драках, машинах, сексуальном опыте — всё это было для Василия пустым звуком. Привлекало другое — в этом кругу ощущалось ни с чем не сравнимое чувство мужского единения, и он сам не мог себе объяснить, почему для него так важно быть своим в компании парней, с которыми у него совершенно разные интересы. Василию, согласно его наклонностям, придумали необидную, по сравнению с другими, кличку — Маэстро. Старшие ненавязчиво оказывали юному музыканту покровительство, не позволяя остальным ни словом, ни делом задевать его самолюбие, и даже шутки в отношении Морозова были вполне безобидными. За это его в любое время могли попросить взять в руки гитару и подыграть на трех блатных аккордах, или самому исполнить какую-нибудь песню. Василий не отказывал, а однажды ему даже пришлось играть на ультрасовременном синтезаторе в ресторане. Одной из девушек вдруг захотелось услышать Шопена. Ресторанные лабухи (так называли музыкантов) Шопена или не знали, или забыли. Клавишник любезно, а может, за отдельную плату, освободил для Василия место с подходящим тембром, оставив себе левую часть инструмента для плывущего электронного фона. В итоге получилось нечто современно-классическое: тема струилась сквозь общий гармонический фон, пульсирующий в космосе, где парсеки отбивались редким мягким ритмом. Нечто подобное Василию приходилось слышать в исполнении японской пианистки Кейко Матсуи. Когда Морозов закончил пьесу, зал с минуту молчал, а потом взорвался рукоплесканиями и пьяным восторгом. Смягчился даже вышибала-охранник, который сначала не хотел пропускать Василия, потому что тот был в компании младше всех. И даже произнёс знаковое определение стиля: new age. Своеобразный и совершенно нехарактерный для подобной разношёрстной компании авторитет Василия рос, и долгое время он не знал, как к этому относиться.