Агафонов Николай - Да исправится молитва моя

— Кто?

— Разве вы не знаете? — Тураньев уже в упор смотрел на Анну.

Она молчала, понимая, что это не вопрос.

— Я буду их уничтожать, всех, — сказал вдруг Тураньев с таким ожесточением, что Анна отшатнулась от него.

Словно опомнившись, Тураньев вновь поник головой.

— Простите, ради Бога, Анна Александровна, и помолитесь за моих родителей. Честь имею.

Он козырнул и, четко, по-военному развернувшись, решительно зашагал к воротам монастыря. Анна стояла и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за монастырской калиткой. Корнилия слегка коснулась ее плеча:

— Пойдем, сестра.

Анна, не поворачиваясь к Корнилии, закрыла лицо руками и заплакала. Монахиня не стала ее успокаивать, а просто сказала:

— Ну что же, плачь. Ничто не омывает наши души от скверны мира сего, как слезы.

Эти слова Анну почему-то сразу успокоили. Она повернулась и с благодарностью посмотрела на монахиню.

— Что, сестра Анна, небось думала, что я мучительница и души у меня нет? Душа есть, да грехов много. Пошли, у них своя война, а у нас своя.

Через неделю подошли крупные силы красных, снова загрохотала канонада. В обитель стали свозить раненых белогвардейцев, и весь монастырь превратился в госпиталь. На второй день привезли Тураньева, раненного в живот. Умирал он мучительно, на глазах у Анны, морфия для обезболивания не хватало. Когда Анна с Акулиной перевязывали Тураньева, он очнулся и, узнав девушку, лихорадочно зашептал:

— Анна Александровна, как хорошо!

— Что же тут хорошего, барин, вон какая у вас рана. Это нехорошо, — сердито проворчала Акулина.

— О, сестра! Ты не понимаешь меня. Когда любишь, то и рана хороша...

— Прекратите, — умоляюще воскликнула Анна, — как вы можете? Я уйду сейчас.

— Не надо. Не уходите, я буду молчать, — как-то укоризненно сказал Тураньев и действительно замолчал.

К вечеру Анна сама пришла к постели Тураньева и присела рядом.

— Как вы себя чувствуете?

Он смотрел на нее долгим взглядом, словно не слыша вопрос.

— Вам больно? — снова спросила она.

На этот вопрос Тураньев попробовал улыбнуться, но от внезапного приступа боли у него получилась только гримаса.

Анна из сострадания взяла его за руку. Тураньев перестал корчиться и с благодарностью посмотрел на девушку.

— Вы думаете о Боге? — спросила Анна.

Тураньев отрицательно покачал головой.

— Но как же? — со страданием в голосе произнесла девушка.

— Я в Него не верил, — почти шепотом произнес Тураньев, — а как вы ушли в монастырь, совсем обиделся на Него. Хотя как можно обижаться на того, в кого не веришь? — Он криво усмехнулся.

— Может быть, теперь у вас есть причина поверить в Него? — с волнением произнесла Анна. Ей вдруг до боли в сердце захотелось, чтобы Тураньев поверил и умер в примирении с Богом.

— Есть причина, это вы.

— Я? — смутилась Анна

— Да, вы. Когда кругом такая несправедливость и жестокость, трудно верить в Бога справедливого и милосердного. Но теперь, когда вы держите меня за руку, я готов в Него поверить.

— Вам позвать священника?

Тураньев отрицательно покачал головой.

— Мне достаточно вашего присутствия, чтобы быть с Богом.

Анна потупилась и даже хотела оставить руку Тураньева, но он слабым пожатием задержал ее.

— Я, наверное, вас огорчил? Но я не хочу быть неискренним в свои последние минуты жизни. Будете ли вы меня помнить, Анна Александровна?

— Я буду вспоминать вас молитвенно все то время, которое мне отпущено Господом для жизни на земле, — искренне ответила Анна.

— Тогда я спокоен, — сказал Тураньев, устало прикрывая глаза.

Он больше не произнес ни одного слова до самой своей смерти. Умер он ночью.

Глава 10. Беснование безбожников

После шести дней боев белые отступили. Город вновь был занят красными. В монастырь пришли чекисты вместе с несколькими красноармейцами. Они устроили обыск, а затем долго допрашивали игуменью в ее покоях. К ночи стали поступать раненые красноармейцы, и сестры стали ухаживать за ними.

Всех тяжелораненых белогвардейцев, которых не сумели взять с собой отступающие белые части, велели снести в одну палату. К этой палате поставили часового с винтовкой. Лекарств не хватало, и раненые в основном умирали. Но как только один подпоручик пошел на поправку, пришли чекисты и увезли его в городскую тюрьму.

Войска красных недолго простояли в городе и вскоре ушли. Оставшихся раненых отправили в губернский город, и монастырь вновь стал возвращаться к обычной своей жизни. Правда, долго это не продлилось. Накануне Михайлова дня монахини заметили двигающийся к монастырю крестный ход. Не зная, по какому случаю совершается этот крестный ход, они вышли навстречу ему из ворот монастыря. Но чем ближе подходил этот крестный ход, тем страннее он казался насельницам монастыря. Вначале им показалось, что впереди крестного хода несут большую икону Божией Матери. Но, приглядевшись, они увидели, что это лишь один оклад от иконы. В отверстии оклада, где должен был находиться лик Пресвятой Богородицы, ко всеобщему ужасу монахинь, торчала чья-то физиономия, измазанная сажей. Она беспрестанно кривлялась, а грязные руки, просунутые в отверстия оклада, шевелились и показывали кукиши. Откуда-то выбежали двое молодых людей, наряженных в священнические ризы, и стали дико приплясывать гопака под гармошку перед кощунственным образом.