Николай Агафонов - Преодоление земного притяжения

Чудесное всегда с нами рядом, но мы не замечаем Его. Оно пытается говорить с нами, но мы не слышим, наверное, оттого, что оглохли от грохота безбожной цивилизации. Оно идет с нами рядом, дышит нам прямо в затылок. Но мы не чувствуем Его, ибо наши чувства притупились бесчисленными соблазнами века сего. Оно забегает вперед и заглядывает прямо в глаза.

Но мы в упор не видим, так как ослеплены своим ложным величием, величием человека, могущего горы переставлять без всякой веры, лишь с помощью бездушного технического прогресса. А если иногда мы это Чудесное увидим, то спешим обойти Его стороной, сделать вид, что не заметили, так как в тайнике своего существа догадываемся, что хлопот с Ним не оберешься. На подсознательном уровне мы понимаем, что, приняв Это Чудесное как реальность нашей жизни, мы должны изменить и свою жизнь. Расстаться со всем привычным и уютным. А вот это-то тяжелее всего.

Современного человека почему-то более интересуют бесконечные глубины холодного космоса, чем глубины собственной бессмертной души. Его волнует вопрос, есть ли условия для каких-нибудь форм биологической жизни на Марсе, но при этом он не задает себе вопросы, есть ли жизнь после смерти, а если есть, то какие условия этой жизни?

Для того чтобы выйти в открытый космос, летательному аппарату необходимо преодолеть земное притяжение. Человек научился преодолевать это притяжение, сжигая первую, вторую, а затем и третью ступени ракетоносителя.

Но еще задолго до начала эры космонавтики Церковь научила человека преодолевать греховное притяжение, выводя его к высотам Царства Небесного. Для этого также необходимы три ступени: вера, надежда и любовь.

Герои моих рассказов в разной степени, но все же пытаются преодолеть притяжение греха, а уж как это у них получается — судить вам, мои дорогие читатели.

Протоиерей Николай Агафонов.

Отец Петр встал коленями на половичок, постланный на льду у самого края проруби, и, погрузив в нее большой медный крест, осипшим голосом затянул:

- Во Иордане крещающуся Тебе, Господи…

Тут же молодой звонкий голос пономаря Степана подхватил:

- Троическое явися поклонение…

Вместе с ними запели Крещенский тропарь крестьяне села Покровка, толпившиеся вокруг купели, вырубленной в виде креста. К моменту погружения креста вода успела затянуться тонкой корочкой льда, так как январь 1920 года выдался морозный. Но тяжелый крест, с хрустом проломив хрустальную преграду, продолжая в движении сокрушать хрупкие льдинки, чертил в холодной темной воде себе же подобное изображение.

Во время пения слов «И Дух, в виде голубине, извествоваше словесе утверждение…» Никифор Крынин, сунув руку за пазуху, вынул белого голубя и подбросил его вверх, прихлопнув ладонями. Голубь, вспорхнув, сделал круг над прорубью, полетел к небу. Крестьяне провожали голубя восторженными, по-детски обрадованными взглядами, как будто в самом деле в этом голубе увидели Святого Духа. Как только закончился молебен и отец Петр развернулся с крестным ходом, чтобы вернуться в церковь, толпа весело загомонила, бабы застучали ведрами и бидонами, а мужики пошли ко второй проруби, вырубленной в метрах двадцати выше по течению, чтобы окунуться в Иордань. Речка Пряда в этот день преобразилась в Иордань, протекающую за тысячи верст отсюда, в далекой и такой близкой для каждого русского сердца Палестине.

Пономарь Степан, подбежав к отцу Петру, сконфуженно зашептал:

- Батюшка, благословите меня в Иордань погрузиться.

- Да куда тебе, Степка, ты же простывший!..

- В Иордани благодатной и вылечусь от хвори, — с уверенностью произнес Степан. В глазах его светилась мольба, и отец Петр махнул рукой:

- Иди…

Подул восточный ветер. Снежная поземка, шевеля сухим камышом, стала заметать следы крестного хода. Когда подошли к церкви, белое марево застило уже все кругом, так что ни села, ни речки внизу разглядеть было невозможно.

Отец Петр с Никифором и певчими, обметя валенки в сенях и охлопав полушубок от снега, ввалились в избу и сразу запели тропарь Крещению. Батюшка, пройдя по дому, окропил все углы крещенской водой. Затем сели за стол почтить святой праздник трапезой. Прибежавший следом Степан, помолившись на образа, присел на краешек лавки у стола. Вначале все молча вкушали пищу, но после двух-трех здравиц завели оживленную беседу. Никифор мрачно молвил: