Николаева Олеся - Ничего страшного

Торжествующая Эльвира побежала вызывать ментов, а Мурманск, памятуя о том, что напарник этого разбойника, а может, и не один, укрылся в доме, остался караулить.

В тот же самый момент Валентина, после своей неудачной вылазки поняв, что она окружена со всех сторон, не нашла ничего лучшего, как запереться в уборной, из которой, по странной вышеупомянутой архитектурной идее, вели две двери — в предбанник и на кухню.

А отец Дионисий, которого до душевной и телесной туги тяготило его унизительное, промасленное и мокрое положение и, конечно, то, что Валентина, как оказалось, уже знала сокровенные детали его душевного устроения, попробовал вновь подать признаки жизни и умилостивить ее, умоляя на деле проявить к нему горячее пристрастие, в котором она ему признавалась еще днем.

— Валентина, — позвал он. — Где свет? Мне надо вымыть хотя бы руки! Что вообще происходит? Давай мириться.

Ему ответила черная пустота. Тогда он стал осторожно скрестись в дверь соседней комнаты. Ответом была тишина. Он, еле дыша и втянув голову в плечи, приоткрыл дверь, словно провидел, что вот-вот на него сверху, как в дурной комедии, упадет какой-нибудь тяжелый предмет, а то и выльется что-нибудь вроде кипящей смолы или расплавленного олова. Он и не очень ошибся. Над дверью действительно оказалась хитроумно приделанная швабра, которая благополучно и свалилась, легонько задев его плечо. Тут же он услышал скрежет отворяемого засова, потом чудовищный вопль, затем снова заскрипел засов, и все стихло. Он на ощупь поискал свой злосчастный блокнот на столе, пошарил руками по дивану, пробрался в следующую комнату и провел ладонями по подоконнику. Наконец рука его нащупала кожаную обложку, знакомый бумажный глянец, и он, прижав этого ненадежного хранителя тайн к сердцу, решил безо всяких объяснений убраться поскорее восвояси. “В конце концов, и ладно, пусть ее, пусть знает! Невелики тайны!” Однако он не рискнул пробираться к выходу той дорогой, на которой хлебнул столько скорбей, и устремился к запасному выходу, предваряя свое передвижение примирительными словами:

— Все хорошо! Все в порядке! Я ухожу!

Он нащупал щеколду и отодвинул ее, распахивая дверь.

Меж тем, присматриваясь к выцветшим и заметенным снегом названьям улиц и номерам на домах, сверяясь с нарисованным мною планом, к дому уже приблизился мой бывший студент, непутевый Ваня Шкаликов. В дороге он, как водится ему, натерпелся превратностей: автобус сломался и выбросил пассажиров в пяти километрах от Троицка, так что Ване пришлось переть пехом, он замерз, изголодался и если б я не дала ему денег, совсем бы отчаялся. А тут, при деньгах, он зашел в магазинчик, купил себе хлеба, кефира, докторской колбасы, яиц и жаждал наконец добраться до пристанища, памятуя о том, что я когда-то ему рассказывала: в доме пять печей, охватывающих его своим жаром со всех сторон, в доме газовая плита, в подполе картошка, лук, консервы… Ложки, вилки, ножи, тарелки. Мыло, полотенце, одеяла, подушки. А кроме того — некая интригующая Незнакомка, которая — кто знает, может быть, когда-нибудь… Он не выпускал из ладони ключ, который я ему дала в последний момент, чтобы не случилось какого искушения с поисками галоши под опрокинутой бочкой.

Наконец, попав на улицу, ведущую вдоль военной части, и убедившись, что по плану ему остается лишь свернуть с нее в первый переулок направо, и все, он дома, где ждет его волевая женщина, настоящая хозяйка, возможно, будущая его спутница жизни, он немного расслабился, размягчил сердце в предвкушении скорой тихой пристани, тепла и счастья, как вдруг увидел у колеса машины, застрявшей в снегу, кота. Кот, приметив сего воодушевленного молодого человека, зажег свои глаза и пронзительно заголосил. Ваня остановился, решив оторвать ему кусок колбасы, чтоб бедолага не околел, и кот, словно почувствовав Ванино расположение, приблизился и потерся о его ногу. И тогда Ваня, тронутый его лаской и решивший преподнести его в дар будущей своей хозяйке, просто подхватил его, засунул за пазуху и со словами: “Я тебе и кефирчику дам, и обогрею”, уже совсем по-свойски зашагал к дому, открывшемуся ему за поворотом и удостоверявшему в неложности обещаний: во всяком случае, при свете тусклого уличного фонаря выглядел он весьма привлекательно и просторно. Котик прижался к груди своего спасителя и затих, мурлыча, а Ваня с чувством великого облегчения вступил в свои новые владенья.

Не успел, однако, он сделать и нескольких шагов, с тем, чтобы обойти дом с торца и отыскать нужный вход, как перед ним неожиданно распахнулась та самая дверь, о которой я ему несколько раз говорила как о вечно запертой, и перед ним возник какой-то замызганный, обтрюханный, скукоженный, вывалившийся Бог знает в какой канаве, лохматый, волосатый бомж. Увидев прямо перед собой Ваню, который, надо признаться, тоже производил впечатление, он горестно охнул и ринулся обратно, поспешно запирая дверь. Ваня тут же сообразил, что это, должно быть, тот самый уркаган, от которого ему поручено охранять владение, поэтому он хрипло гаркнул: “Стоять!”, вспрыгнул на ступеньки и ухватился было за край закрывающейся двери, однако при этом почувствовал, как котик тут же вцепился ему когтями в грудь, а драгоценный ключ выпал из его ладони и упал в снег. Пальцы его соскользнули, и роковая дверь захлопнулась, стремительно запираясь изнутри.