Петров Александр - Дети света

— Ну ладно, прижал к стене! Грешен, чего еще?

— Будем считать, что первую часть притчи о блудном сыне ты успешно преодолел. Теперь можно приступить ко второй, с пиром. Духа. То есть с прощением и возвращением человеческого достоинства. Помнишь, в первой части достоинство у сыночка было…

— …свинским.

— Заметь, ты сам сказал. А это… мужественно.

— Благодарствуйте.

— Об этом после. Итак, мы все грешны. Диагноз поставлен, а значит, болезнь наполовину побеждена.

— И что же дальше?

— Сначала покаяние, потом епитимия.

— Кстати, ты прав. Последний раз я исповедовался года два назад. Да и службы перестал посещать.

— А по правилам святителя Василия, не посещающий храм более трех воскресений ― под анафемой.

— Ладно, допустим, я это дело поправлю. Что дальше?

— Жертва. Помнишь, к Спасителю подошел богатый юноша, который все заповеди исполнял с детства? Спаситель ему сказал, чтобы стать совершенным, сделай жертву. Раздай, мол, все имение нищим и следуй за Мной. А юноша отошел в печали, потому что был богат.

— Все раздать? Это невозможно. Да и совершенства я не жажду. Мне бы только спастись.

— Да, но юноша все заповеди исполнял. Много ли таких? Среди моего окружения из десятков людей ни одного. Для нас это что-то уникальное. Так что без жертвы нам, не исполняющим заповедей, никак не обойтись. Да ты не бойся. Ты только начни. Например, отдавай третью часть доходов в Церковь. И ты увидишь, как все изменится. Во-первых, твоя рука не будет оскудевать никогда, пока отдаешь. Во-вторых, ты приобретешь то, чего сейчас не имеешь — доверие к Богу.

— Это почему я не имею доверия?

— Потому что дальше языка и мозговых извилин вера твоя не проходит. А самое главное — это не болтовня, а практическая жизнь. Сказано, «рука дающего не оскудеет». А на практике ты давать не спешишь. Ты, конечно, желаешь, чтобы «не оскудевала», но первую часть обетования, то есть «дать», не исполняешь. Почему? Потому что не доверяешь этим словам. Не доверяешь Богу.

— А если рука все-таки оскудеет?

— Вот оно! Вот это сомнение и мешает вере. Здесь и кроется недоверие к Богу. А ты проверь. Если оскудеет, тогда у тебя будет вопрос к Богу, вопрос к священнику. А пока ты не испытал, что толку говорить. Пока ты не доверяешь Богу — ты неверующий. Начни делать, и вера придет.

— А ты пробовал?

— Да.

— И как?

— Ни разу не посрамил Господь уповающего на Него.

— Серьезно?

— Вполне. К тому же у меня есть своя статистика. А это штука неумолимая. Когда я начинал жить по вере, завел дневник. Собирал туда сведения собственные и от знакомых. Очень, знаешь ли, убедительная статистика получается.

— Ну-ка, расскажи!

— Что тут рассказывать. Сто процентов — вот и весь рассказ. Как сказал Давид, «я был молод и состарился, и не видел праведника оставленным, потомков его просящими хлеба» (Пс. 36.25). Так что «вкусите, и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него. …ищущие Господа не терпят нужды ни в каком благе» (Пс. 33. 9,11).

— А как же двадцатилетняя куртка?

— Она еще вполне приличная.

— Куда же средства тратишь?

— На Небесах дом строю.

— Почем знаешь, что он строится?

— Верю. Значит, строится.

Поэт: слово защиты

После разговора с критиком в сознании Петра остался неприятный осадок. Так случается, когда нечто любимое обольют грязью. Он перебрал разговор и вспомнил, что его задело: походя, небрежно критик обругал русскую поэзию.

Ну и что, подумаешь! И поделом. В конце концов, какой нормальный человек станет говорить в рифму? Или скажем, как в балете, выражать свои мысли конечностями? Или, выкатив глаза от напряжения, петь во весь голос: «Куда, куда вы удалились?» Смешно. Потому что искусственно. Конечно, что может быть лучше молитвы в горе и печали? Или, скажем, душевного разговора с близким тебе человеком. Это да…

Но все же именно поэзия в юности захватывает, поднимает в Небеса и показывает Другую Жизнь. В обыденной суете ничтожество и серость, вокруг бытовая скука и пошлость. Но вот откроешь томик стихов, а там… высокая любовь, бездонное небо, праздник жизни — или пронзительная боль, бессонные ночи, томление сердца. В юности всё впервые: и любовь, и счастье, и ревность, и бессонная ночь, и рассвет. Чувства ярки и свежи, душа обнажена и неопытна, а в теле пульсируют незнакомые запретно-сладкие токи. В юности поэзия становится твоим союзником и советчиком. Потому что и одиночество — тоже впервые.