Петров Александр - Искатели счастья

После отпевания и погребения мы собрались в трапезной. Там отец Марк объявил последнюю волю усопшего: Марина и Игорь должны обвенчаться и жить в любви и верности до самой смерти. И снова мне довелось увидеть эту замечательную пару. На этот раз Игорь с Мариной показались мне еще красивей. В их глазах, как в зеркалах, отражался тот тихий свет, который я видел у моего монаха, моего духовного отца Марка. Видимо, страдания и любовь, посетившие этих троих в последние месяцы, так преобразили их. Один перешел в Царствие Небесное в равноангельском чине, другие два обрели праведность чистой земной любви.

В тот вечер и в ту ночь я много молился и благодарил Спасителя и Пресвятую Богородицу за то преображение наших душ, которое мы получаем даром, ни за что…

Евгенич, добрый мой приятель

Лёва грустил. Мой институтский друг Лёва сидел в полутысяче километров от Москвы, говорил со мной по телефону и рассказывал, как ему одиноко и грустно. Лев Евгеньевич попал после института в один заводов засекреченного НПО «Фрегат», где почти все его изобретения попадали в стол руководства и пылились там без дела. От нечего делать он закончил еще физмат университета, но и это развлекло его лишь ненадолго. На любовном фронте он также не добился успехов. Он просто не знал, о чем говорить с женщинами, а они его воспринимали несерьезным малым, чудаком, деревенские − «несамостоятельным».

− Знаешь, Юра, если бы ты сейчас не поднял трубку и не поговорил со мной… Я бы… Страшно сказать, что со мной бы случилось.

− А ты приезжай, − сказал я. − Брось всё и беги на поезд, а я тебя встречу. Ты еще успеешь на десятичасовой.

− Да? − отозвался он и мощно засопел. − А что! Сейчас поднимусь − и на вокзал. А?..

− Давай, Лёвушка. Жду.

Рано утром я стоял на первой платформе Курского вокзала, ежился от недосыпа и наблюдал, как медленно подъезжает горьковский поезд. Пошел следом за четвертым вагоном − там в окне махал мне растопыренной рукой друг. Видно мы стали стареть − обнялись, отшлепали друг друга по спине и… отвернулись, безуспешно скрывая мокрые глаза.

− Ну, ладно, что ты как девчонка, в самом деле!

− На себя посмотри, старый ты хрыч…

− Ну всё, всё…

− Ну и всё! …Слышал анекдот о гордости и смирении? Летит красивый гордый орел. Высоко забрался. Над ним фиолетовое небо, под ним проплывают крошечные города, поля, леса, моря, горы. «Я выше всех! − ликует он мысленно. − Я сильнее и мудрее всех! Я самый-самый!» …Вдруг чувствует, на его крыле что-то зашевелилось. Повернул он туда свою красивую голову и зорким глазом увидел воробышка. Тот снял кроссовки, натянул веревку и развесил носки просушиться. Пьет пиво, покуривает сигаретку и разглядывает пролетаемые пейзажи. Увидел воробей, что на него орел смотрит и небрежно бросает: «Ну и что?» − «Ничего…» − отвечает обескураженный орел. − «Ну и всё!»

Мы съездили ко мне домой. Я познакомил Лёву с Юлей, детьми, бабушками-няньками, позавтракали, часок поспали и отправились на прогулку по Москве. Юля почему-то всё время жалась ко мне, настороженно поглядывая на Лёву. А тот размахивал руками и восторгался всем и вся. Прошлись по Кузнецкому, заглянули в галерею, где была выставка отечественного сюрреализма, минут десять задумчиво стояли у полотна с рублями в нарезку. В букинистическом Лёва купил дореволюционное издание «Толкование Евангелия»:

− Буду изучать. Первоисточник больше озадачил, чем объяснил.

Потом он попробовал блеснуть знанием столицы.

− Вон там, за углом будет пивбар с демократическим пивом и посетителями. − На указанном месте оказался весьма дорогой ресторан со швейцаром при входе.

− А вон там книжный! − На месте бывшего книжного магазина сверкал бриллиантами ювелирный салон.

− А вот сюда со всего Союза в семидесятые годы съезжались модники за широкими галстуками… − Вместо галстуков на витрине тикали часы престижных марок, под ними − ценники с немыслимым количеством нулей. − И покупает же кто-то! − Растерянно скреб затылок Лёва. − Нет прежней Москвы, − вздохнул гость столицы. Потом улыбнулся и сказал: − Но есть другая − новая, незнакомая! И еще не известно, какая лучше.

С чужой и надменной Тверской свернули в сторону Патриаршего пруда. На пустой Малой Бронной увидели Александра Ширвиндта. Он подошел к белой машине, приоткрыл дверцу, вальяжно облокотился на крышу и, попыхивая трубкой, долго смотрел в нашу сторону. Мы с Лёвой одновременно оглянулись, но на улице кроме нас троих и артиста − никого. Тогда мы остановились и вежливо открыли в изумлении рты. Артист удовлетворенно улыбнулся и взмахом левой брови спросил: