Яковлев Александр - Век Филарета

— Буду.

С деньгами у отца Михаила было по-прежнему туго, но хо­телось порадовать домашних... да и знал, что тесть наверняка приготовит подарки дочке и внукам и не преминет невзначай полюбопытствовать, чем одарил их любезный зятюшка... Дуне надо покрыть новый лисий салоп, да еще и на летнюю штофную епанчу, Оленьке и Грушеньке — материи на платьица да бусы надо бы...

Дроздовых считали со странностями. Вдовый отец Михаила Федоровича Федор Игнатьевич долго служил приходским свя­щенником, но вдруг без видимого повода и еще будучи в добром здравии передал приход старшему сыну, а сам удалился от семьи и стал вести жизнь почти монашескую, в посте и молитве. Жил скудно, в глубоком уединении, выходя лишь в церковь. Такое поведение выламьталось из привычного образа жизни коломен­ского духовенства. Отец Михаил и его старший брат Иван по­буждений отца понять не могли и положили их не обсуждать. Оба знали, что в иных домах Коломны с усмешкою говорят о нищем иерее-богомольце, живущем с одной свечою и без часов, обходящемся хлебом с квасом да капусткой... Как тут забыть про обеспеченную и прочно устроенную родню тестя в Москве. Только начни разговор в его доме, наверняка отец Никита возьмет сторону Васи. Так не лучше ли решить нынче же? Василия отвезти к Троице!

С этим решением отец Михаил вернулся домой, хотя объявил его вечером по возвращении из храма.

— Резоны твои, Василий, понятны, но я решил окончательно. С деньгами у нас скудновато, но помогать будем, ты твердо на­дейся. На еду и на квартиру должно хватить. А ты все ж таки просись на казенный кошт. Не сразу, а через полгодика.

Тоненький светлоголовый подросток молча стоял перед отцом и теребил светлый пушок на подбородке. Возражать он не смел, по тонкие губы кривились с неудовольствием.

Бедная Евдокия Никитична замерла. Разговоры о месте про­должения учебы Васи шли давно, но ей все казалось, это нескоро. Неведомое место, мнилось, будто их соседний Бобренев монас­тырь вроде и не Коломна, но близко и знакомо. В глубине души мила она наивную надежду, что учебное дело Васи как-нибудь гак само обернется, что он останется дома. Оказалось же, что действительно надо ехать, и ехать далеко и ехать надолго... Тихие слезы покатились из материнских глаз.

— Там, полагаю, экзамен может случиться,—- продолжал отец.— Так что сразу после праздника бери латинскую грамматику, Винклерову философию и зубри...

А Евдокия Никитична разом видела и нынешнего стройного и румяного Васю, и маленького, тщедушного, бледного, кричав­шего от голода, а у нее продало молоко, покупали коровье, и судачили втихомолку кумушки: «Ну, от скотского-то молока как есть поповский сын дурачком вырастет!.. Пастухом станет!» А нынче те же соседушки поневоле хвалят ее Васю да завидуют: он и послушный, и ученый, и вежливый, а их сынки дурни дурнями выросли! «Прости, Господи, за осуждение злобное! — осеклась Евдокия Никитична.— Скоро старость, а страсти не отпускают». А было попадье в ту пору тридцать пять годов.

В спальне наедине тоном помягче сказал отец Михаил жене перед долгими своими вечерними молитвами:

— Ты, мать, потихоньку одежонку его починяй. Сюртучок бы ему новый надо, да не получится справить нынче. Ты тот его, фризовый почисти. Хочется, чтобы не хуже других выглядел, а куда деться — приданое Олюше собирать надо... Особенно не спе­ши, милая, отправимся после Крещения.

Темная, звездная и морозная ночь опускалась на тихую Ко­ломну, на окраине которой в маленьком домике в четыре окна с чудесной башенкой на крыше готовились к близкому расста­ванию.

.

Глава 2

НОЧНЫЕ ДУМЫ

Сон никак не шел. Впал было в дрему под тихое бормотание отца, стоявшего на коленях в спальне перед божницею, но вдруг будто теплою водою смыло всю сонливость.

Он уезжает!

Милая, любимая Коломна, которую обегал сотни раз, в ко­торой все и все знакомо, от высоких речных берегов до широких дорог, уходящих за городскими заставами на юг и на север, от дедовского собора и всех церквей до городских лавок... И здесь останутся матушка и батюшка, любимые сестрички и брат, де­душка и бабушка, и странный второй дедушка, и крестный, и добрая Фроловна, и нелюбимые семинарские учителя, и сосед, ласковый ямщик Николай, уже старенький, давно передавший

свое дело сыновьям,— отчего-то полюбился ему Вася Дроздов, и дед Николай при встрече совал ему то пряник, то жменю семечек. Большому уж и неловко было брать, отдавал младшим... Прощай, дед Николай!