Яковлев Александр - Век Филарета

Промолчала молодая жена, хотя самым простым виделось — уйти от недобрых людей, попроситься вторым священником в какой-нибудь храм, все лучше, чем считать копейки да кусочки. Был соборным диаконом, и то лучше жили. Но муж решил... Мягок и незлобив был отец Михаил, а в делах прям и тверд. Ни в чем не изменил он ни церковных служб, ни исполнения треб. С готовностью отправлялся в дома, служил неспешно, с благолепием, наставлял и утешал с ласкою. Дуня его, не опуская глаз, проходила в стареньком салопчике мимо богатых купчих. Каши с постным маслом да молоко в скоромные дни только и бывали у них на столе, если тесть с тещей не побалуют гостинцем.

И отступили ямщицкие притеснители. Сами же заправилы сговора принесли отцу Михаилу повинную и без утайки открылись на исповеди. Разом повернулась жизнь к лучшему. Чаще на столе появлялось коровье масло да курятина, возможным стало поправить прогнившее крыльцо, справить Дуне обновы: два новых платья — шелковое и атласное, бархатный капор, две новые юбки да кофты, а мальчишкам новые штаны. Наконец расплатился с долгами, одарил Фроловну и других старух, помогавших по дому,—Алек­сеевну и Васильевну.

Терпением да смирением добился своего. Суровы жизненные уроки, тяжко их переносить, а запоминаются крепко…

Почему же Василий не хочет принять его правоты?.. В те давние годы он часто забегал в дом тестя после службы, чтоб только глянуть на сынка.

— Голубь мой ясноглазый, голубь мой тихонькой, узнаешь меня?

Первое слово, которое Вася выучился говорить, было «голубь»

Ходили по рядам неспешно, зная, что нужно купить и у кого. Корзины и оба мешка постепенно наполнялись. Ефрем находил товар, выбирал, торговался, а после обращался с вопросом:

— Батюшка, который окорок взять: этот, побольше, или этот, попостнее?..

От мясных рядов пошли в хлебный, где взяли баранок, рас­писных пряников, маковой жамки и орехов.

— Вот ведь дороговизна,— рассуждал Ефрем.— В год рожде­ния вашего старшенького четверть ржи стоила четыре рубля, а нынче аж шесть! Крупа гречневая по-старому в шесть — шесть с полтиной, а яйца куриные — была сотня за шестьдесят копеек, теперь семьдесят! Да... Фунт говядины вместо трех — пять копеек, а иной и шесть запрашивает!

Ну времена...

Отец Михаил слушал его вполуха, отвечал рассеянно, а сам продолжал думать о Василии. Беда в том, что сын долгое время прожил под влиянием деда, который при всей строгости своей баловал внука почем зря. В доме дедушки и бабушки желания Васеньки были законом — того Васенька хочет, того не любит... Жили, конечно, побогаче. Дом тестя большой, две горницы с мезонинами, при каждой горнице топлюшка с простой печью, а в горницах печи голландские с изразцами расписными, стены заклеены бумажными обоями. Зеркало в раме красного дерева... Отец Михаил признавался Дуне, что ему все равно, на чем сидеть и из чего есть и пить. Однако со временем купил серебряных ложек, большой пузатый самовар и часы с боем. Не жалел денег он на книги, выписывая из Москвы труды по философии, бо­гословию, истории, благо их на русском языке стало появляться все больше.

Пока сын жил вне отцовского дома, отец Михаил его часто навещал и приметил, что маленький Вася предпочитал общество мальчиков младше себя, позволяющих командовать и приказы­вать. С ровесниками дело иное, там Вася оказывался и ростом меньше всех (в мать пошел), и силенкою не богат.

Там же, в доме тестя, полюбил Вася одиночество, возмож­ность забиться куда-нибудь в уголок и о чем-то думать. Правда, благодаря деду пристрастился к чтению. Надо бы радоваться, но беспокоила страстность тихого сына даже в чтении Свя­щенного Писания. Подчас такие вопросы задавал, что не скоро и сообразишь, что ответить. Как это Бог сотворил небеса в первый день творения, а н е б о — во второй?.. И все-то ему надо понять, и все-то у него какие-то сомнения... а что станет в академии?

Пленило мальчишку слово — а к а д е м и я, а не понимает того, что за словом может быть пустота. Знакомые рассказывали, что лекции читаются там кое-как, а большую часть дня студенты бродят по Никольской да по Красной площади, буянят, пьян­ствуют, распутствуют. Каково кровиночку свою бросить в этот омут праздности и развращения? В семинарии же совсем другое дело — вокруг монахи, лавра за высокими стенами...

— Батюшка, материи брать будете?

— Чего? — не сразу понял отец Михаил.

— Материи, говорю, матушке Евдокии Никитичне и дочкам брать будете? — пояснил Ефрем.